Сценарий для третьей мировой войны: Как Израиль чуть не стал ее причиной

— Могу заверить Политбюро, — заявил он, — что наши летчики действовали в полном соответствии с требованиями воинского долга. Наши действия были абсолютно правильными. Вопрос состоит только в одном — как лучше сообщить о наших выстрелах. Может быть постепенно давать сообщения в нашей печати? Но дрогнуть нам нельзя. Дрогнуть — это значит дать возможность кому угодно летать над нашей территорией.

Его тут же поддержал Председатель КГБ В. М. Чебриков и, как ни странно, провозвестник грядущей перестройки М. С. Горбачев. Да и остальные члены и кандидаты в члены Политбюро сделали это с той или иной степенью энтузиазма. Только Громыко, Гришин и Тихонов говорили: нельзя отрицать, что наш самолет стрелял и корейский лайнер сбит. Однако и они согласились, что об этом нужно сообщать в печати «постепенно». Аргументы Корниенко остались незамеченными. Правда, Громыко задал несколько уточняющих вопросов, чтобы показать некое сомнение в правильности принимаемых решений. Но и он прямо не возражал, только заметил, что США используют инцидент с корейским самолетом для того, чтобы отвлечь внимание мировой общественности от мирных советских инициатив.

В результате 2 сентября появилось несуразное Заявление ТАСС, смысл которого сводился к тому, что в Советском Союзе знать не знают, что в его воздушном пространстве сбивают самолеты. После этого еще несколько дней продолжался невнятный лепет насчет того, что пролетал кто-то, но после принятых мер удалился в сторону моря. Разумеется, как и предвидел Корниенко, такое заявление лишь подстегнуло уже развернувшуюся во всем мире кампанию с осуждением действий Советского Союза.

Вместо эпилога

Громыко кормить не будут

Неделю спустя после нападения на корейский «боинг», состоялась встреча Громыко и Шульца в Мадриде. Она была приурочена к окончанию марафонского Совещания по безопасности и сотрудничеству в Европе (СБСЕ), продолжавшегося в испанской столице почти два года. По первоначальному замыслу свидание двух министров должно было наметить первые шаги к улучшению советско-американских отношений, и прежде всего в диалоге по ракетам межконтинентальной и средней дальности. Если это удастся, то поздней осенью могут состояться переговоры между Андроповым и Рейганом.

Все поломал злополучный инцидент с корейским «боингом». На заседании Национального совета безопасности 2 сентября долго обсуждался вопрос, нужна ли вообще эта встреча в Мадриде. Министр обороны США Уайнбергер и другие предлагали ее отменить. Шульц, однако, настаивал на ее проведении. «Разговор надо вести, — убеждал он, — хотя бы для того, чтобы выразить прямо нашу точку зрения на все это». Как ни странно, его поддержал президент Рейган. Компромисс был достигнут на том, что встреча состоится, но кормить Громыко ланчем не будут. А разговор с ним ограничат только тремя темами: корейский лайнер, права человека и невыполнение Советским Союзом соглашений по разоружению.

В Москве тоже были сомнения: а зачем эта встреча? Причем шли эти сомнения от самого Громыко, который чувствовал, что разговор с Шульцом будет острым и неприятным, еще неизвестно, чем он закончится. Однако Устинов отнесся к этому полувопросу-полупожеланию безразлично, а Андропов сказал:

— Встречаться надо. Пусть американцы, если хотят, рвут связи. На них вся вина тогда ляжет. Но линию в Мадриде занять твердую

.

Громыко по своему обыкновению спорить не стал. В Мадриде, как и было предусмотрено программой, поехал в резиденцию американского посла. Она была расположена высоко на холмах, с которых открывался прекрасный вид на испанскую столицу. Время приближалось к обеду. Ярко светило солнце. На лужайке перед виллой собралось больше 200 корреспондентов.

Однако Щульц, вопреки принятой протокольной практике, встречать гостя у дверей не вышел. Чистым оказался и стол, где должна была состояться встреча, хотя раньше планировалось устроить ланч. Ни чашки кофе, ни стакана с водой, ни даже карандашей и бумаги, пусто было на столе. Таким способом американцы хотели выразить неудовольствие советским поведением.

Но Андрей Андреевич и ухом не повел. Только еще плотнее сжал губы и насупился.