Сценарий для третьей мировой войны: Как Израиль чуть не стал ее причиной

Вначале, с возникновения ирано-иракского конфликта, Советским Союзом «были прекращены все поставки вооружений и боеприпасов и Ираку, и Ирану. Это безусловно имело значение для предотвращения дальнейшего разрастания конфликта. Хорошо известно, однако, что Франция, ФРГ и некоторые другие западные страны продолжают оказывать Ираку помощь, используя ее для укрепления своих позиций в этой стране. Ирак все больше сейчас стремится расширять закупки вооружений на Западе». В то же время и Ирак, и Иран обращаются к нам с просьбами о возобновлении поставок, хотя бы запчастей и вспомогательного имущества к поставленной ранее спецтехнике. Взвесив все стороны этого вопроса, мы пришли к решению поставлять Ираку и Ирану эти виды специмущества, не являющиеся боевым оружием.[25]

Явление Примакова

Соломоново решение не сработало. В конце марта советский посол в Багдаде А. А. Барковский[26] деликатно сообщил в Москву, что наше согласие на поставки запчастей к оружию встречено с удовлетворением. Но поскольку речь идет только о запчастях, решение Ирака о прекращении платежей остается в силе.

Реверанс посла хотя и смягчил удар, но сути дела не исказил: Ирак не принял советского компромисса и денег платить не будет.

Теперь пути улаживания разрастающегося конфликта с Саддамом Хусейном было поручено поискать известному специалисту в такого рода делах Е. М. Примакову.

Максимыч, как звали его друзья-ближневосточники, формально не имел полномочий для обсуждения такого рода споров. В те годы он никаких государственных постов не занимал, а был директором Института востоковедения Академии наук СССР.[27] Но на Ближнем Востоке короли и президенты тут же распахивали перед ним двери, потому что знали: Максимыч имеет доступ на самый верх и зря слов на ветер не бросает. А если вы хотите что-то доверительно передать советскому руководству, то нет более надежного канала, чем Примаков.

Почему и как это получилось?

Уже давно проницательный шеф КГБ Андропов подметил, что информация от подведомственных ему резидентур за рубежом сильно уступает если не по качеству, то по способам ее подачи. От послов в Москву шли телеграммы о доверительных беседах с королями, президентами и их министрами и они тут же расходились «по большой разметке» всем членам Политбюро. А резиденты КГБ в капиталистических странах выходов на таких высоких лиц, естественно, не имели. Вот и решил умный Андропов поправить положение, привлекая к подаче информации директоров крупных научных институтов.

Для этого он избрал окольный путь.

Дело в том, что в те годы общественные науки Советского Союза варились в собственном соку. За границу ученые почти не выезжали, доступа к секретной информации не имели, к разработке внешнеполитического курса не привлекались. А все их сведения о событиях в странах, которые они изучали, получали из советских газет или иностранной печати, которая была тогда под грифом «секретно» и находилась в спецхране.

Андропов начал с того, что пробил через Политбюро решение, позволявшее директорам ИМЭМО, Институтов США и Канады, востоковедения и некоторых других более свободно выезжать за рубеж. Кроме того, им, хотя и немного, расширили рамки дозволенного при изложении советской позиции в беседах с иностранцами. Они могли не просто повторять, как попугаи, уже написанное в газетах, а допускать некоторые вольности или даже немного забегать вперед. Для этого сам Андропов, его заместители или сотрудники Международного отдела ЦК КПСС знакомили узкий круг этих директоров с некоторой информацией, поступавшей из советских учреждений за рубежом, и даже показывали отдельные рабочие документы, в которых предлагались изменения советской позиции. В результате эти ученые стали лучше подкованы и могли вести с иностранцами интересные беседы, которые высоко поднимали их авторитет.

Разумеется, директорам все это очень нравилось. Ну а какую выгоду получали Андропов и его ведомство? Ведь не из любви к науке он затеял это дело. Условие Андропова было жестким: директора будут выполнять отдельные поручения ЦК, а все свои беседы с руководителями иностранных государств направлять в Москву по каналам КГБ. Таким образом информация этого ведомства приобретет недостающий ей вес.

Но и директорам научных институтов это условие играло на руку. Их телеграммы, передаваемые всесильному КГБ, немедленно ложились на столы к советским руководителям и это поднимало престиж и вес директоров. Кроме того, теперь в столицах зарубежных стран их встречали и обслуживали представители КГБ, хорошо умевшие это делать. Они же создавали и необходимый пропагандистский фон, сообщая собеседнику многозначительным полушепотом: это ведь не простой ученый едет, он имеет доступ к самому… Кому самому, естественно, не уточнялось.

Громыко весьма прохладно отнесся к этой затее, усматривая в ней конкуренцию своей монополии на ведение внешней политики. Но с Андроповым он не спорил, хотя двери МИДа были по-прежнему закрыты для «варягов»-директоров и с секретными документами их там не знакомили.