Сцены из жизни провинциала: Отрочество. Молодость. Летнее время

Что это за Китса такая? – спрашиваю (я о Китсе и не слышала ни разу, я вообще старых английских писателей не знала: когда я училась в школе, нам их не преподавали).

От боли сердце замереть готово и разум на пороге забытья, произносит Мария Регина, как будто пью настой болиголова…[137] А болиголов – это яд. Он на нервную систему действует.

Это такие стихи заставляет вас учить мистер Кутзее? – спросила я.

Они в учебнике напечатаны, ответила Мария Регина, про них на экзамене могут спросить.

Дочери вечно жаловались, что я с ними слишком строга. Но я не уступала. Только следя за ними, как ястреб, и могла я уберечь их от бед в той чужой, неродной им стране, на континенте, на который нам вообще соваться не следовало. С Джоаной было легче, Джоана была дочерью послушной, тихой. А вот Мария Регина была более порывистой, всегда готовой поспорить со мной. Приходилось держать девочку в узде – с ее поэзией и романтическими мечтами.

Оставался еще вопрос насчет приглашения: какими словами полагается приглашать учителя дочери посетить дом ее родителей и выпить с ними чаю? Я поговорила по телефону с кузеном Марио, он мне ничем помочь не смог. В конце концов я попросила секретаршу нашей танцевальной студии написать за меня письмо. «Дорогой мистер Кутзее, – написала она, – я мать Марии Регины Насименто, ученицы вашего английского класса. Приглашаю вас посетить наш дом – дальше шел адрес – в такой-то час такого-то дня. Транспорт, который доставит вас к нам из школы, я обеспечу. Ожидаю вашего ответа, Адриана Тейксейра Насименто».

Под транспортом я подразумевала Мануэля, старшего сына кузена Марио, он развозил на своем фургончике заказы, а после полудня доставлял Марию Регину из школы домой. Стало быть, мог и учителя ее прихватить.

А Марио – это ваш муж.

Марио. Мой покойный муж.

Прошу вас, продолжайте. Я просто хотел убедиться, что правильно все понимаю.

Мистер Кутзее был первым, кого мы пригласили в гости, – то есть если не считать родственников Марио. Он был всего-навсего школьным учителем – в Луанде мы водили знакомство со многими учителями и до Луанды, в Сан-Паулу, тоже, – я держалась о них невысокого мнения, однако для Марии Регины, да и для Джоаны учителя были богами и богинями, а я не видела смысла разочаровывать девочек. Вечером, перед его визитом, они испекли торт, покрыли его глазурью и даже надпись на нем вывели (им хотелось написать «Добро пожаловать, мистер Кутзее», но я настояла на «Св. Бонавентура, 1974»). Кроме того, они напекли кучу печеньиц, которые у нас в Бразилии называются brevidades[138]

.

Мария Регина волновалась ужасно. Я слышала, как она уговаривала сестру: «Пожалуйста, пожалуйста, приходи завтра пораньше! Скажи на работе, что заболела!» Но Джоана на это не согласилась. Все не так просто, сказала она, у нас, если не дорабатываешь смену, получаешь вычет из зарплаты.

Ну вот, Мануэль привез к нам мистера Кутзее, и я сразу поняла, что он далеко не бог. Лет ему было, по моей оценке, немного за тридцать, одет плохо, подстрижен плохо, с бородкой, которую ему и заводить-то не стоило, уж больно она была реденькая. А кроме того, он сразу показался мне, не могу сказать почему, célibataire[139]. Я имею в виду человека не просто неженатого, но непригодного для женитьбы – вроде мужчины, который прожил всю жизнь священником, утратил мужское естество и ничего уже дать женщине не способен. Да и манеры у него были так себе (это я первое мое впечатление передаю). Мне показалось, что он смущается, что ему не терпится уйти. Скрывать свои чувства он так и не научился, а ведь это первый шаг в сторону цивилизованного поведения.

– Давно ли вы преподаете, мистер Кутзее? – спросила я.

Он поерзал на стуле, сказал что-то – не помню уже что – об Америке, о том, что преподавал в Америке. Я задала еще несколько вопросов и выяснила, что в школе он никогда раньше не работал, хуже того – у него даже диплома учительского не было. Конечно, я удивилась.

– Как же вы можете учить Марию Регину, если у вас нет диплома? – сказала я. – Не понимаю.

Ответ, который мне опять-таки пришлось из него клещами вытягивать, был таким: для преподавания предметов вроде музыки, танцев и иностранных языков школам разрешено нанимать людей, не имеющих дипломов, во всяком случае не имеющих квалификационных аттестатов. Такие люди не получают жалованье, как настоящие учителя, вместо этого школа платит им из денег, которые она собирает с родителей вроде меня.

– Но вы же не англичанин, – сказала я. И это было уже не вопросом, а обличением. Ну что в самом деле? – его наняли преподавать английский язык, платят ему из моих и Джоаны денег, а он не то что не учитель, он еще и африкандер, не англичанин.

– Согласен, по рождению я не англичанин, – ответил он. – Тем не менее я с малых лет говорю по-английски, сдал по этому языку университетские экзамены и потому думаю, что могу ему научить. В английском нет ничего особенного, это просто язык – один из многих.