Сцены провинциальной жизни

Болшоу стоял, засунув руки в карманы, ссутулив тяжелые плечи и вглядываясь мне в лицо сквозь полумрак коридора.

— А ко мне вы зачем пришли? Тут-то мне и почуять бы, что дело неладно. Но для меня это происшествие не стоило выеденного яйца, и мне не приходило в голову, что Болшоу может взглянуть на него иначе. Я ответил:

— Обсудить, что вы да я могли бы предпринять в связи с этим.

Болшоу возвысил голос:

— Возможно, кой-кому это покажется странным, но в данном случае я — на стороне директора. Пора покончить с нарушениями порядка. Вспомните, что я вам говорил, милейший: засучите рукава — и за работу! Это значит, что подобного рода вольностям пора положить конец.

Я слушал его и свирепел. У меня мелькнуло подозрение, что это он надоумил директора насчет записки.

— Я все более убеждаюсь, — продолжал Болшоу, — что людям, которые попирают установленные порядки, не место в нашей школе.

— Да к вам-то, черт подери, это имеет какое отношение?

— Прямое. Я знаю, что принято делать, а что — нет.

— Ах, вот как? А знаете вы, что учителя, и я в том числе, проводят уроки во дворе вот уже семь лет? Раз так делают все — стало быть, это общепринято! — Болшоу фыркнул. — Это и значит, что человек соблюдает установленные порядки! А достойный он человек или скверный, добродетельный или прохвост, полезный член общества или отъявленный лентяй — это уже совсем другой вопрос!

— Послушайте, любезнейший! Я не намерен вступать с вами в пререкания о том, как понимать слово «общепринятый». Я это знаю без вас! И могу сказать вам одно: рано или поздно люди, которые не считаются с общепринятым, окажутся… — Болшоу выдержал многозначительную паузу, — …за стенами школы! — Он шумно перевел дыхание. — Если хотите знать, это мне пришла мысль спустить учителям такое предписание. Директор согласился со мной, что многим из нас не помешает засучить рукава и взяться за работу!

Я не выдержал.

— А насчет вас как? — крикнул я возмущенно.

— Моя задача — следить, чтобы люди засучили рукава и работали не покладая рук. — Он издал противный, самодовольный смешок. — Это будет им только на пользу!

— Вам это будет на пользу! Вы рветесь в блюстители порядка, но рвения по учительской части в вас что-то незаметно.

— По учительской части никто в этой школе не дает больше меня.

— Никто не дает часов меньше вас — это точно!

— Просто я умею сообщать учащимся знания быстрее других.

— Интересно, как вам их удается сообщать, сидя в учительской! Или, может быть, вы преподаете посредством телепатии?

Болшоу с достоинством отвел глаза.

— Жаль, что вы находите нужным портить со мною отношения, Ланн. Это в высшей степени неразумно.

Я струхнул. Я знал, что он говорит правду. Увы, он сказал ее слишком поздно, я уже успел навредить себе.

— Я не желал бы нарушать наше сотрудничество. Болшоу выждал, пока его слова произведут должное действие.

Мне хотелось взвыть от бешенства. Я думал, что после такой грызни я хотя бы избавлюсь от участия в его ученых изысканиях. Теперь я понял, что он воспользуется ею как средством держать меня на привязи. Я сыграл ему на руку.

Но я промолчал. Сказанного не воротишь.

Болшоу погремел мелочью в карманах и заглянул к себе в класс.

— Есть золотое правило, — вновь обратился он ко мне. — Никогда не надо ссориться с теми, кто выше тебя по положению. Рад отметить, что сам я неукоснительно придерживался этого правила. — Он помедлил. — Кроме, разумеется, тех редких случаев, когда считал разумным нарушать его.

Что мог я на это возразить?

Сразу, как кончились уроки, я поспешил в кафе, где у меня было свидание с Томом. В возбуждении я не глядел себе под ноги и шлепал прямо по лужам через мощенную булыжником рыночную площадь. Чем скорее в Америку, тем лучше, думал я.

Тома в кафе не оказалось. Я сидел, за нашим обычным столиком и высматривал его в окно. Наверно, на дворе было все еще сыро и пасмурно — не помню. В палатках, должно быть, продавали дельфиниумы и лилии. Я запомнил одно — и, как ни странно, эта подробность не изгладилась у меня из памяти по сей день: официанткам сшили новую форму. Раньше они работали в черном при белых фартуках — сегодня все были в коричневом при светлых фартучках цвета кофе с молоком. Нашей белокурой официантке очень шли новые тона.

Появился Том.

— Ты чем-то огорчен. Неужели дурные вести от мисс Иксигрек?

Я покачал головой. Том заказал чаю. Что бы ни происходило в жизни, важность этого ритуала оставалась незыблемой.

Я описал ему свое столкновение с Болшоу. Том слушал терпеливо и сочувственно. Когда я уже досказывал, официантка принесла чай. Мы прервали разговор.

Том налил чай в чашки и одну подал мне.

— Едва ли это будет иметь серьезные последствия.

— Да, но какая досада, и главное — без малейшей надобности, словно я ума лишился!

Том усмехнулся. Я ждал, что он скажет: «Ох уж эти мне интроверты», но вместо этого услышал:

— Со мной так бывает на каждом шагу. — Он посмотрел на меня с участливым вниманием. — Если бы ты, Джо, тоже выходил из себя на каждом шагу, ты бы меньше расстраивался. Ты не можешь себе представить, как часто люди теряют самообладание.