Сцены

— Я не про скотское покровительство говорю, а теперь особое общество для покровительства детям. Так же притянут на цугундер, как и за скота, а потом либо штрафом доймут, либо изволь на казенные хлеба садиться.

Купец недоверчиво посмотрел на соседа.

— Мели, Емеля, твоя неделя! — сказал он.

— Что мне молоть! Я дело говорю. На, смотри, — возразил сосед и, вытащив из кармана газету, таинственно показал ему.

— Да вот что, — прибавил он, — пойдем-ка в трактир. Обширно потолковать нужно по сему случаю.

— От трактира никогда не отказываются, а только что ж там такое у тебя за симпатия?..

Вместо ответа сосед подмигнул глазом и сделал знак, чтоб он за ним следовал.

Пришли в трактир и забрались в самую дальную каморку. Сосед плотно притворил дверь.

— Фу, как сердце-то играет, словно овечий хвост! — проговорил купец. — Да говори, что у тебя там стряслось? Видно, опять напасть какая?

— Пожалуй что и напасть. Возьми и прочти.

Сосед положил на стол газету. В ней было отчеркнуто карандашом известие об открывающемся обществе покровительства детям. Купец прочел.

— Делать-то нечего — вот и затевают механику, — сказал он. — Только что ж ты мне насчет Федюшки-то глаза колешь: нешто он дитя? На него вон кухарка жалуется, что он ей проходу не дает и все заигрывает. Хорошо дитя!

— Там эту самую механику не докажешь, а несовершеннолетняя тварь — ну, значит, дитя. Да дело не в том, а какова музыка! У тебя шесть штук лавочных мальчишек и у меня пяток, у тебя мастерская для дамских готовых вещей с девчонками-ученицами и у меня то же самое. Ведь теперь покровительственные-то члены по квартирам шляться начнут да будут вынюхивать, каким манером ребятишек колотишь, каким инструментом, какая пища и одежа, как спят и есть ли постели… Понял?

— Так неужто мальчонку с девчонкой и потеребить нельзя?

— Теребить можно, только на все на это у покровительства будут свои правила. Лошадь, к примеру, дозволяется кнутом, а что насчет того, ежели закруткой пройтись или поленом — ни боже мой; то же снисхождение и для ребятишек. Ты чем дома с ними воюешь? Каким инструментом?

— Да больше аршином, но постоянного инструмента у меня нет, а что под руку попадется. У жены же наперсток в темя идет, а подчас и скалкой.

— А у покровительства правила будут: ухвати ребенка за ухо и, ущемив его промеж колен, стегай прутом, либо веревкой. Да главное-то пища и одежда. Ведь придется, пожалуй, шубы покупать ребятишкам-то. У тебя вповалку спят?

— Неужто ж им еще двухспальные кровати с музыкой покупать?!

— Ну, вот и за спанье вповалку ответим. Придут члены обозрение делать — притянут.

— Придут, так порядок известный: десять рублей помирил и пятнадцать в гору…

— Да, может, графы и князья покровительственными-то членами будут, так подмазку-то и не возьмут. А я думаю вот что: не записаться ли нам самим в члены покровительства-то ребят? Сунул им в общество красненькую десятку — да и прав. Неужто своего члена ревизовать станут? А там, внесши свою лепту, и воюй на свободе чем знаешь: скалкой так скалкой, аршином так аршином, а то и сапожной колодкой. Окромя того почет: член покровительства. На заседании, пожалуй, и с генералом придется рядом сидеть.

— А медального награждения не будет? — спросил купец.

— Почем знать, может быть, и будет. Да пойми ты, дура с печи, что вся штука в том, что на десятирублевке отъехал, да и шабаш! Ведь коли всем ребятишкам шубенки понаделать, то и двумя радужными не угнешь.

Купец зажмурился и покачал головой.

— Голова ты, Савелий Егорыч, и голова с большими мозгами! — проговорил он, махнув рукой. — Руку!

— Чего руку? Значит, в члены?..

— Самого что ни на есть взъерепенистого покровительства запишемся! Одно вот только, что на пороге лавки мальчишек учить нельзя.

— Да зачем тебе порог? Оттащил его в заднюю галдарею да и лупи втихомолку сколько влезет. Зачем при публике? Рынок не лобное место.

— А ежели я, к примеру, своего собственного савраса[14] сграбастаю? Неужто и ему покровительство?

— И ему то же самое.

— Вот так уха! Значит и свое собственное дитя теребить нельзя. А ежели мой взрослый младенец выручку охолащивает и к мамзелям тащит?

— Предоставь его в руки полицейской администрации и пусть с него у мирового судьи семь шкур сдерут.

— Значит, и жену по нынешним временам учить нельзя?

— Жена не дитя. Ту дуй пока, сколько влезет. Впрочем, чего доброго, пожалуй, и эту эмансипацию у нас скоро отнимут и заведут общество покровительства женам.

— Не заведут. Где же видано это, чтоб бабам потачку давать? Баба — последний сорт.

— Так в покровительство-то детям запишешься, что ли? — спросил сосед.

— Еще бы не записаться! Расчет прямой. По десятке внесем и запишем так, что будто нам на эти деньги полушубок в стуколку вычистили.

— Стало быть, теперь за наше членство выпить спрыски надо.

— От спрысок никогда не отказываются. Зачем утробе сохнуть? Ее надо промачивать. Молодец! Тащи сюда графинчик с бальзанчиком!

Через пять минут купцы чокались рюмками. [15]

ПОСЛЕ ЗАГРАНИЧНЫХ ЗЕМЕЛЬ