Сципион Африканский. Победитель Ганнибала

Думать, что Сципион, останься он в обороне, мог бы блокировать этот проход, абсурдно, ибо его база была на восточном побережье. Либо одна из двух оставшихся карфагенских армий смогла задержать его, — в то время как Гасдрубал ускользнул бы через один из многочисленных западных проходов, — либо, если бы он рискнул предпринять столь дальний марш через дикую горную страну, он не только оставил бы без прикрытия свою базу, но просто напросился бы на катастрофу. Если бы не наступление Сципиона и победа при Бекуле, Гасдрубал мог бы вступить в Галлию со всеми силами и, следовательно, избежать двухлетней задержки — столь фатальной для судьбы карфагенян, — к которой он был принужден необходимостью набирать рекрутов и реорганизовывать армию в Галлии, прежде чем следовать дальше.

События после Бекулы, как и после Нового Карфагена, содержат два случая, освещающие характер Сципиона. Первый произошел, когда испанские союзники, старые и новые, все приветствовали его как царя. Эдекон и Андобал сделали это, когда присоединились к нему на марше, и в тот момент он обратил на это мало внимания. Но когда титул повторили все вожди, он принял меры. Созвав их на собрание, он «сказал им, что он желал бы, чтобы его именовали по-царски и вести себя по-царски, но он не желал быть царем и быть названным царем кем бы то ни было. Сообщив это, он велел им именовать себя полководцем» (Полибий). Ливий, рассказывая об инциденте своими словами, добавляет: «Даже варвары чувствовали величие духа, который с такой высоты может презирать титул, который у остального человечества вызывает благоговение». Без сомнения, перед нами ярчайший пример достоинств ума и духа Сципиона: в блеске первого триумфа юный завоеватель смог сохранить власть над собой и уравновешенность.

Только за свой характер, помимо своих достижений, Сципион заслуживает быть названным величайшим воплощением римских доблестей, гуманизированных и расширенных греческой культурой, однако устоявших против ее разлагающего влияния.

Второй случай, объясняется ли он единственно душевной чуткостью и проницательностью, которые особенно отличали Сципиона, или его дипломатической дальновидностью, которая сделала этот дар столь неисчислимо ценным для его родины, столь же показателен. Квестор, продававший африканских пленников, дошел до красивого мальчика и, узнав, что он был царской крови, отправил его к Сципиону. В ответ на вопросы последнего мальчик рассказал, что он нумидиец по имени Массива и прибыл в Испанию со своим дядей Масиниссой, который собрал конное войско, чтобы помогать карфагенянам. Ослушавшись дядю, который счел его слишком юным для битвы, «он потихоньку взял коня и оружие и, не известив дядю, отправится на поле битвы, где при падении коня был сброшен и взят в плен». Сципион спросил его, не желает ли он вернуться к Масиниссе, и, когда тот, со слезами радости, ответил утвердительно, подарил юноше «золотое кольцо, халат с широкой пурпурной каймой, испанский плащ с золотой застежкой и полностью снаряженного коня, а затем отпустил его, приказав конному отряду эскортировать юношу так далеко, как тот пожелает».

Сципион вернулся в свой лагерь и провел остаток лета, извлекая пользу из победы путем заключения союзов с большинством испанских государств. Мудрость отказа от преследования Гасдрубала видна из факта, что через несколько дней после битвы при Бекуле Гасдрубал, сын Гискона, и Магон прибыли, чтобы соединиться с Гасдрубалом Баркой. Их появление, слишком запоздавшее, чтобы избавить последнего от поражения, позволило им обсудить планы на будущее. Понимая, что Сципион своей дипломатией и своими победами завоевал симпатии почти всей Испании, они решили, что Магон должен передать свои силы Гасдрубалу Барке и отправиться на Балеарские острова для набора новых вспомогательных войск; что Гасдрубал Барка должен двинуться в Галлию возможно скорее, пока оставшиеся у него испанские войска не разбежались, а затем идти в Италию; что Гасдрубал, сын Гискона, должен удалиться в самую отдаленную часть Лузитании, близ Гадеса — нынешнего Кадиса, — ибо только там карфагеняне могли надеяться на испанскую помощь. Наконец, Масинисса, с отрядом в три тысячи конницы, должен был, беспрерывно маневрируя, грабить и разорять земли римлян и их испанских союзников.