Стукачи

— Вань, остынь, попей воды, — совала чья-то рука кружку с водой.

Стучали зубы о края. Вода колом становилась в горле. Кто-то бил по спине, чтоб не захлебнулся горем человек,

— Затянись, — предложил папиросу.

Когда закурил, полегчало. Понемногу приходя в себя, рассказал о разговоре с опером.

— Послушай, вон Дементий наш, юрист до зоны. Он тебе такую жалобу нарисует, всем чертям не устоять на зубах. А завтра мы ее с собой прихватим, когда нас из зоны вывезут, мы эту жалобу куда надо отвезем. Заставим пересмотреть, если и впрямь реабилитируют. Ты не психуй. Большее пережили, — успокоил бригадир и позвал Дементия.

Тот, услышав, в чем дело, долго расспрашивал Самойлова о жизни. А потом сел за стол, прогнав картежников, и начал писать жалобу от имени Самойлова.

В бараке стало так тихо, что было слышно поскрипывание пера, тихий шелест бумаги.

Иван Степанович снова ожил.

— Уж мы пробьемся на прием, уж мы устроим им промывание! О каких родителях можно напоминать фронтовику? Совсем охренели прокуроры? Небось, когда мы дохли в окопах, под обстрелами шли в атаку, кто тогда

вспоминал наши биографии? — гудел бригадир в кулак, чтоб не мешать Демке.

— Ты, Иван, нос не вешай, коль начали наши дела шевелить, свежим ветром повеяло. Глядишь, дурь выветрится из мозгов, — успокаивал Абаев.

Жалоба была готова лишь под утро.

Когда Дементий читал ее, у Ивана Степановича дух захватывало.

— Как все четко, просто и доказательно. Словно всю жизнь ты со мной прожил бок о бок, — благодарил юриста.

— Дай Бог, чтобы помогла она тебе, — пожелал Дементий, смущенно улыбаясь.

Эту жалобу бригадир в нательную рубаху зашил. И сказал:

— Я дам знать, как с нею получится. Сразу сообщу.

А через пару часов его вместе с двумя зэками из другого барака и впрямь вывезли из зоны…

Иван Степанович приказывал себе не вспоминать о жалобе, забыть о ней на месяц-другой.

«Ведь отдохнуть надо мужику, побыть дома. Не сорвется же он из-за меня прямиком в Москву подавать жалобу. У него и свои заботы есть. Только бы насовсем ее не затерял. А уж подождать можно», — успокаивал себя Самойлов,

Но сердце не согласилось с доводами разума и болело каждый день. Устало…

Начальник зоны словно забыл о Самойлове. Ничего не говорил, отправит его обратно либо оставит до конца срока в своей зоне.

Каждый день после отъезда бригадира потянулся сущим наказанием. Он даже спать разучился. Сидел молча, скорчившись на шконке, ждал. Потому первым услышал голос охранника:

Самойлов! Иди к оперу! Там тебе что-то пришло!

Иван Степанович уже не бежал. Он знал, не всякое известие — радость.

Едва вошел, оперативник глянул косо:

Значит, жаловался, засранец?

Как вы смеете? Этого права на жалобу меня никто не лишал! — возмутился Самойлов.

— А как отправил, минуя спецчасть? Иль для тебя исключение сделано?

— Нет исключений из правил больших, чем мы сами,

— невесело усмехнулся Самойлов.

— Как отправил жалобу? Тебя спрашиваю.

— С этапа. Когда сюда нас везли, — соврал Иван Степанович.

— С кем ее отправил?

— На судне, сделал вид, что уронил. К конверту с жалобой записку пришил. Мол, прошу того, кто найдет, отправить по адресу. Кто-то нашел. И отправил. Не перевелись, значит, добрые люди на свете, — удивлялся Самойлов собственной находчивости. И спросил: — А что мне сообщили по ней?

— Дело снова на пересмотр пошло. Теперь оно в Верховном Суде находится. Проверяется и обоснованность отказа союзной прокуратуры рассмотреть дело. Если ваша жалоба будет удовлетворена, многие по шее получат.

— И как долго мне этого ждать?

— Чего? — удивился оперативник.

— Удовлетворения жалобы, понятно, — пожал плечами Самойлов.

— Не больше месяца. Такое правило у них по срокам рассмотрений. Но смотри, Самойлов! Не испытывай и мое терпение. Чтоб в обход спецчасти ничего не посылал. Иначе в шизо загоню, — пригрозил опер.

— Мне можно идти? — встал Иван Степанович.

— Куда торопитесь? Кто ждет вас? Хочу несколько вопросов задать, — протянул оперативник Самойлову папиросу. Тот не поспешил закурить. Внутри все тоскливо сжалось. То засранец, то папиросой угощает, с чего так-то?

— Если освободят вас, куда поедете? На прежнее место жительства или к родителям? — прищурился оперативник.

— На прежнем месте давно другой человек работает. Свои порядки навел. Да и люди к нему привыкли. Я там лишним стал. А родителям — никогда родным не был. Так уж получилось. Но не останусь без дела. Без работы не пропаду, найдут и для меня. А где? Да какая теперь разница? Лишь бы скорее…

— Тоже верно, — согласился опер.

— Скажите, а Верховный Суд может оставить мою жалобу без удовлетворения? — дрогнул голосом Иван Степанович.

— По теории — может. Но на практике, насколько мне известно, дело, взятое на рассмотрение, как правило, решается положительно. Если шансов нет, его не берут к производству. Понятно? Но случаются исключения. Очень редко. И все же — бывают, — подлил опер ложку дегтя. Иначе не мог.