Ступает слон

– Нужно подкрасить, – сказала Аля. По ее задумчивой интонации я поняла, что она читает с двери. После недолгих поисков я заметила возле списка жертв бледную надпись: «Нужно подкрасить». Она, видимо, была нанесена на дверь через трафарет. Я сделала шаг в сторону и вдруг увидела целый слой рисунков и надписей, который до этого казался мне просто фоном к более ярким и новым записям.

Над арабской вязью было выведено курсивом: «The World Is Tired Here». Рядом щурился глаз со знаком плюса вместо зрачка. В центре, за вязью, распластались огромные серые буквы: «БУДЬ-ДСМ». По всему контуру двери шла длинная надпись, которую в некоторых местах перебивали более новые рисунки, и из-за этого мне не удалось прочитать ее целиком:

«В этом […] живут люд […] ым не плевать […] что […] сестры живут в […] и пустыни».

Я попыталась разобрать маленькие значки под словом «пустыни» и увидела еще один слой рисунков – теперь уже сделанных шариковой ручкой. Маленькие четверостишия и цитатки заполняли все пространство между рисунками и надписями побольше.

«Страна – пиздец, народ – говно, – прочитала я, – за дном опять находим дно».

– Черная ручка – это гости, – сказала Аля. – Они обычно пытаются написать что-нибудь вызывающее. Хочешь – могу дать ручку.

Она протянула руку к стене, и я увидела, что в трещине у самых ступенек в нее воткнута черная ручка, обмотанная бумагой.

– Мне пока нечего написать, – сказала я.

– Ничего. – Аля махнула рукой. – Еще напишешь.

– Труд. Смерть. Капитан, – прочитала я вслух. Эта надпись примостилась под ухом у Пушкина.

– Это Станка написала, – сказала Аля. – Она пишет стихи.

– Я догадалась, – сказала я, хотя ни о чем таком даже не думала.

– Молодец. – Аля взглянула на экран телефона и поднялась. – Готова идти?

– Да, – сказала я, хотя на двери еще оставалось очень много непрочитанного. – Мы же сюда вернемся?

– Не знаю, – сказала Аля. – Может, если ты захочешь сюда после больницы поехать… Хотя нет, мы же все на концерт пойдем.

– На какой? – спросила я.

Аля толкнула дверь, и та со скрипом открылась.

– Там несколько разных групп. Мы идем ради Ангела Ульянова и Kaсе. Kасе – это наши знакомые музыкантки.

– Белла и Вита, – я решила блеснуть знаниями. Аля уважительно покивала.

– Они классные. – Мы вошли в квартиру, и Аля зашарила по стене в поисках выключателя. В конце длинного пустого коридора загорелась одинокая лампочка.

– Станка? – позвала Аля. – Я с гостьей!

– Воз? – раздалось из глубины квартиры.

Аля окинула меня взглядом.

– Пани сис-сотка фемини илонская, Маруся.

– Е? – спросила квартира. Голос у Станки был хриплый.

– После, – сказала Аля. – Интереска.

– Здравствуйте, Маруся. – Станка так и не появилась. – Я сейчас оденусь и выйду к вам.

– Смотри-ка, – сказала Аля. – Старается ради тебя.

– В смысле? – спросила я.

– Оденется даже. Могла бы и голой выйти, – сказала Аля. Я успела испугаться, но она тут же рассмеялась.

– Не бойся, – сказала она. – Я шучу!

Мы прошли мимо нескольких закрытых дверей и оказались в странной, тускло освещенной комнате. В углу, у окна, стоял старый диван с протертой спинкой. Рядом покачивалась дверь на балкон, заваленный черными, перетянутыми полиэтиленом покрышками. Пол комнаты был устлан совершенно новым ковром, который, казалось, скрывал яму-ловушку.

Когда глаза привыкли к полумраку, я заметила, что все стены комнаты заклеены фотографиями формата А3, на которых были изображены человеческие лица. Я подошла к одной из них. Она была напечатана на листе тонкой клетчатой бумаги. Пиксели совпадали с клетками – точно так же, как на портрете Фуко в «ИКС». Только тут я вспомнила, что та фотография была подписана именем Аля.

– Нравится? – спросила Аля.

– Да, – сказала я. – Это ты сделала?

– Я, – Аля хотела еще что-то добавить, но осеклась.

– Не оборачивайся, – раздался у меня за спиной хриплый голос. Я вздрогнула и хотела обернуться, но Аля помотала головой. Она все еще улыбалась, и я не стала пугаться.

– Можно к тебе прикоснуться? – спросила Станка. Она стояла уже совсем близко.

– Не надо, пожалуйста, – ответила я.

– Лана, – сказала Станка. – Тогда можешь обернуться.

Я медленно развернулась и увидела невысокую девушку чуть-чуть старше меня с короткими осветленными волосами, которая, улыбаясь, отступала к стене.

– Привет, – сказала она. У нее было странное и не очень красивое, мальчишеское лицо: узкие губы, широкие скулы. Карие глаза смотрели хитро и грустно. Хотя я была выше Станки сантиметров на двадцать, казалось, что она смотрит на меня сверху вниз, возможно, из-за ее худобы. Из рукава китайского халата, словно щупальца спрута, тянулись соломенные пальцы.

– Здравствуйте, – сказала я, надеясь, что нам не придется жать руки. Станка вызвала у меня необъяснимую неприязнь.

– Я не буду к тебе прикасаться без предупреждения, – сказала она, будто прочитав мои мысли.

– Спасибо, – сказала я.

– Маруся, ты интересуешься Аркадием Васильевичем? – Станка двигалась очень странно. Ее голова повернулась в сторону Али, а потом обратно ко мне, но ее тело в это время оставалось совершенно неподвижным.