Стычка стрелка Шарпа

— Да никаких, — пожал плечами капитан, — Раз у них хватает сил возмущаться, значит, хватит и на небольшой марш-бросок. Мы же не хотим, чтобы ребята расслабились, да?

— Не хотим, — согласился Таббз, — Ни в коем случае не хотим.

Взгляд майора рассеянно скользнул по деревушке Сан-Мигель-де-Тормес, раскинувшейся вдоль северного берега. Полтора десятка мазанок, крохотная церковь, пресс для оливок и, само собой, таверна. Вдали, на саламанкском тракте, из-за небольшой рощицы выплывало белое облако. Таббз встрепенулся:

— Это, что, дым, Шарп?

— Пыль, сэр.

— Пыль?

— Поднятая башмаками или копытами, сэр.

— Святый Боже! — майор торопливо выудил из заднего кармана мундира подзорную трубу.

— Это не французы, сэр, — успокоил его Шарп, — Не по этой дороге.

— Французы-не французы, однако на мирных поселян они тоже не походят… — озабоченно произнёс Таббз, разглядывая группу всадников, выезжающих из-за пробковых деревьев.

Конники носили широкополые шляпы и вооружены были до зубов. У всех висели через плечо или были приторочены к сёдлам мушкеты, с поясов свисали к стременам сабли. Полной военной формы не было ни на ком из всадников, хотя элементы французского обмундирования и снаряжения попадались. Майор поёжился. Он полагал себя человеком тёртым, видавшим виды, но с таким сборищем душегубов сталкивался впервые.

Кроме мушкетов с саблями у них имелись пистолеты, ножи, а один вёз поперёк седла здоровенный топор. Они подъехали достаточно близко, чтобы Таббз мог разглядеть их суровые, сожжённые солнцем, усатые физиономии.

— Гверильясы? — предположил интендант.

— Похоже на то, майор.

Таббз засопел:

— Знаете, Шарп, может, они и на нашей стороне, только не верю я им ни на грош. Разбойники, самые настоящие разбойники.

— Чистая правда, сэр.

— Висельники, бандиты, головорезы! Не задумываясь, перережут глотку отставшему бедолаге-британцу ради его мушкета и экипировки!

— Слыхал о таком, сэр.

Майор резко опустил трубу и ужаснулся:

— Капитан, а вдруг это их вино?!

— Едва ли, сэр.

Вино французы, вероятнее всего, отняли у кого-то из местных виноградарей, заплатив ему, по доброму обычаю лягушатников, свинцом вместо золота.

— Бог мой, Шарп! — всполошился Таббз, — Если вино их, они же будут вне себя от ярости! Вне себя! Отзывайте солдат обратно!

Майор испуганно стрельнул глазами вслед марширующим бойцам Шарпа, затем вновь уставился на гверильясов:

— Они же потребуют возместить ущерб! Что делать тогда будем?

— Пошлём их к такой-то матери, сэр.

— Пошлём… О, Господи!

Последний возглас был вызван тем, что один из всадников пришпорил коня и, обогнав спутников, помчался к форту. Майор суетливо приник к окуляру и через мгновение изумлённо выдохнул:

— Святый Боже!

— Что там, майор? — спокойно поинтересовался Шарп.

— Не что, Шарп… Кто! Женщина! Вооружённая!

Вино было забыто. Таббз глазел на молодую особу с винтовкой и саблей, скачущую к укреплению. Наездница сбросила шляпу, и ветер с готовностью подхватил тяжёлую волну иссиня-чёрных волос.

— Прехорошенькая!

— Её зовут «Агуха», сэр, — просветил интенданта Шарп, — «Игла», по-испански. И прозвище она заслужила не посиделками с рукодельем, а любимым способом убийства. Стилетом в сердце.

— Вы… Вы знакомы с ней, Шарп?

— Я женат на ней, майор, — ответствовал капитан на ходу, спеша вниз, навстречу Терезе, и поймал себя на мысли, что Таббз таки не ошибся. Элизиум или не Элизиум, но кроха счастья Шарпу, по- видимому, перепадёт.

Майор Пьер Дюко был не более майором, чем Люциус Таббз. Впрочем, Дюко, хоть он и ходил в штатском платье, едва ли можно было бы отнести и к гражданским. Законник? Пожалуй. Влияния Дюко вполне хватило бы вершить правосудие, да только судьбы он предпочитал вершить на уровне армий и государств, а не мелких отдельных людишек. Низкорослый, лысеющий и тщедушный, с толстыми линзами очков на носу, Дюко походил на мелкого чиновника или студента, если бы не сшитая у лучших портных одежда и глаза. Близорукость не скрадывала их холода и зелени стылого северного моря, сразу давая понять, что такие чувства, как жалость и милосердие, майору незнакомы. Жалость Дюко полагал уделом прекрасного пола, а милосердие — Господа Бога. Императору от Дюко требовались иные качества. Въедливость, изощрённость, смётка, и Дюко обладал всеми тремя. Глаза и уши императора, скромный майор Дюко, к мнению которого прислушивались спесивые маршалы Франции. Вынуждены были прислушиваться, ибо мнение майора было волей императора.