Субъект. Часть вторая

Не было ничего уничижительного в том, чтобы с размаху рухнуть лицом в грязь, ведь это, по сути, даже считалось боевым крещением, не иначе как преодоленным порогом навстречу взрослой жизни, где ущемление чьего-либо достоинства воспринималось как само собой разумеющееся естество.

Однако всё это было лишь самозащитой. Всё это было амортизацией для бесконечно спотыкающегося эго, когда единственным способом борьбы с необоримым было расслабление и принятие происходящего как данность. В особо запущенных случаях – как благодатная данность свыше, как необходимость, требуемая для возвышения духа и закаливания тела.

Но стоило бы только кому-нибудь из них приобрести окрыляющие привилегии, стоило только кому-нибудь из них почувствовать хотя бы малейшую ненадобность во всем этом маскараде с толерантностью, гуманностью и мягким сердцем, как сразу бы все это благодушие смело. Вся уязвляемая годами суть человека вылезла бы наружу. Его жизненные позиции сразу бы стали четче, слова и мнение – смелее, идеи – анархичнее. Реакция на неуважение к себе – вспыльчивей, а последующая расплата – безжалостней. Изначально мир выстраивался по принципу именно этих правил поведения, а не каких-либо иных.

А иначе отчего бы мы так ярко испытывали желание мстить, отстаивать свою позицию, обозначать всем свое место. Эти побуждения были рациональным изобретением самой природы.

Но, несмотря на эту правду и откровенно дразнящий шепот моего эго, я не хотел привносить в наш и без того хрупкий мир беспредел. Я не хотел связываться с тем, в чем сам до конца не разбирался. Я не желал свергать мировой порядок. Да и не смог бы, если бы хотел…

Все же мои возможности не были настолько безграничны. Пока. Их границу я сейчас страстно желал узнать.

Периодически до моего окна, преимущественно в темное время суток, долетали зычные выкрики алкашей или их бессвязная, но оттого не менее угрожающая речь между собой или же обращенная к прохожим, которые на них косо посмотрели.

Сколько себя помню, мое лицо всегда неудержимо кривилось, стоило мне только услышать или увидеть эту чернь. Теперь же мне стоило больших усилий ничего не предпринимать. Я их не знал. И они меня не знают и не трогают, хоть и оскорбляют всех и вся одним лишь своим существованием. Я не мог ничего сделать этим людям до тех пор, пока не убедился бы, что они этого заслужили.

За моим окном сгущались сумерки. Где-то внизу, неподалеку, тишину прорезал чей-то гадкий, эстетически заземляющий восприятие рингтон мобильного телефона. А вслед за ним, леденящий душу вой этилового вурдалака.

Я поморщился и жестом заставил захлопнуться окно. Эти обезьяны не опасны. Они, бесспорно, портят контингент, омрачают статистику благоустроенности районов, но все же не они моя мишень. Я решил, что лучшим поводом для испытания моих возможностей станет предотвращение какого-нибудь преступления. Что может быть лучше ярости и силы, использованной во благо и по всем канонам справедливости? Эти навыки стоит оттачивать в полевых условиях, и в этот раз моим личным колпачком от ручки станет здешний криминалитет.

Глава 18. Благое дело

Воодушевленно подскочив с кровати, я начал собираться. Критическим взором окинув свой скудный гардероб, я остановился на толстовке с капюшоном, чей сливающийся с тенью бордовый цвет отлично дополнял потертые и выцветшие джинсы.

Это, конечно, не героическое трико с олицетворяющей меня эмблемой в центре паха, – усмехнулся я про себя, зашнуровывая ботинки, – но для экспериментальной вылазки вполне подойдет.

– Ты куда?

Дернувшись от неожиданности, я оглянулся. В дверях второй комнаты стоял сосед.

– Куда? – повторил он и, неумело улыбнувшись, добавил, – ведь все уже закрыто. Ты же в магазин?

– Да, – невнятно буркнул я, – я пойду в торговый центр, что круглосуточный.

– Тогда мог бы и сахар прихватить?

– Не вопрос, – отозвался я и поплелся к холодильнику, дабы понять, что необходимо в нем восполнить. Почти все отсеки были забиты новыми, разномастными контейнерами соседа. Теперь он не скупился ни на что. И уж тем более на контейнеры для пищи, которыми он наверняка хотел предотвратить это непонятное, преждевременное разложение пищи. В очередной раз я мельком опробовал их на свой алиеноцептивный зуб и снова невольно подивился. Некоторые из них и впрямь были склепаны добротно, ни одна бактерия сама по себе не просочится. Сама по себе.

Хорошая попытка, – с мрачным весельем подумал я, – но все равно мимо.

Простояв еще с минуту перед открытым холодильником, я захлопнул дверцу. Все равно есть я не хотел. Но видимость инспекции необходимо было создать хотя бы для того, чтобы в голове соседа не возникало лишних вопросов.