Субъект. Часть вторая

– Видел бы ты себя со стороны, овощ, – зло молвил я, – твои идеи сами по себе бесчеловечны, и ты еще меня смеешь попрекать…

– Ну что ж, – его кресло развернулось вполоборота так, что на виду остался только выглядывающий из-за спинки затылок, – я дождусь, когда твое энергетическое истощение выйдет на такой уровень… что не сможешь пошевелить ни пальцем, ни даже… волоском на чужой голове… околонулевая температура предотвратит преждевременное разложение нервной ткани… Очень жаль…

Силуэт главы Айсберга начал ускользать с изображения.

– Еще вопрос, – одернул я его. Он остановился.

– Да?

– Конечно же, в Бога ты не веришь?

– Я атеист, – сдержанно произнес человек в кресле.

– В таком случае, моли закон сохранения энергии… чтобы я не выбрался отсюда…

Настенное изображение погасло. Штольня снова погрузилась в непроглядный мрак.

* * *

– Внимание! Избегайте попадать в поле восприятия субъекта. Во время нахождения на нижнем уровне необходимо иметь на себе защитный скафандр. Обязательно перепроверяйте герметичность, следите за целостностью облегающей вас ткани, перед использованием удостоверьтесь, что прилагающийся к скафандру транспиратор полностью исправен и способен предотвратить утечку питательных ресурсов из вашего организма. В непосредственной близости от изолятора рекомендуется использовать дополнительный бронежилет и шлем для усиленной защиты и предотвращения возможных физических повреждений вашего тела. Соблюдайте меры предосторожности и будьте чрезвычайно бдительны. Осведомляйте аварийный центр при виде подозрительного…

В шестой раз автоматическая речь диктора эхом отдавалась в мерзлом камне, на котором я вот уже несколько часов в изнеможении лежал, не шевелясь. Костяшки на кулаках были разбиты в кровавые лохмотья – следы до смешного безуспешных попыток пробить брешь в плите. Несмотря на кромешный мрак, мне со временем в глазах начали мерещиться очертания моих конечностей. Несколько часов монотонного и отрывистого напевания себе под нос какого-то мотива дали сравнительно точное представление о высоте нависающего свода над головой. Точнее сказать, простирающегося, так как отзвук блуждающего эха терялся где-то наверху, метрах в шести-семи над полом. Сведения эти были абсолютно бесполезны. В этом склепе царила однотонная атмосфера, не было здесь ничего, кроме тьмы и воздуха, от которого пробирал озноб. Озноб.

В мозгах, уже начавших протекать, это слово парадоксальным образом дыхнуло на меня жаром сомнительной надежды…

Озноб.

На фоне однородной пустоты я стал отчетливее слышать разграничивающийся шум субатомных пропорций. Это более походило на самовнушение, нежели на правду, но отчаявшийся без сенсомоторных ощущений мозг вполне мог стать чуточку внимательней.

Может, эта микроскопическая рябь всего лишь мерещилась мне в голове… А может, я действительно нащупал избирательное различие между ядрами частиц и прилагающимся к ним электронами. Суть электронов казалась беспокойной и неоднозначной… От них нещадно сохло во рту… Они казались буйным, волнующимся морем, покорной частью которого я был, а воспротивившись, немедленно бы распался на квинтиллионы атомных ошметков…

А еще в алиеноцептивном поле мне начали чудиться тени. Тени, отбрасываемые моим телом. Они не подрагивали и были, казалось, неподвижны, однако час за часом я замечал, что их угол постепенно кренится куда-то вверх…

Я пообещал себе, что если выберусь, то обязательно займусь проникновением в мир тонких материй. Я был готов обещать себе что угодно и был бы рад всему, буквально каждой перспективе, что могла бы ожидать извне.

Я страстно хотел жить, несмотря на бессменно сопровождающие меня голод, холод, смертельную слабость и перманентный стресс, вызванный гробовым отсутствием даже самых ничтожных раздражителей.

Озноб.

Это слово на вкус мне показалось первозданно чистым. Интересно, как они поймут, что я загнулся. Уже далеко не первый час я почти не подаю признаков жизни, моя ощетинившаяся ребрами грудная клетка еле вздымалась. Смерть и сопутствующие ей необратимые реакции они не могут допустить. Этот овощ выразил беспокойство за сохранность моей нервной ткани. Значит, следят. Но за чем? Неужто за сердцебиением? А ведь я могу его остановить…

И тогда они придут, будучи уверенными, что я стал совершенно безобидным. Можно попытаться… Предпринять попытку родить план, вот только… Моих сил не хватило бы сейчас даже на остановку собственного сердца. Я был пустым уже давно, и мой организм медленно догорал, сухо потрескивая катаболическими реакциями в мышцах и жировых прослойках, которых у меня и так нет. За неимением энергии извне организм пожирал самого себя в соответствии с верховными приоритетами. Надеяться на утечку питательного сырья из зашедших, если они вообще будут, было бы весьма и весьма глупо. Наверняка они будут облачены в ткань, обработанную интропозидиумом. А в их напрягшихся руках будут зажаты инфразвуковые пушки. Это безнадежно.