Суд да дело. Судебные процессы прошлого

«Я принужден вашему цесарскому величеству сердечною печалию своею о некотором мне нечаянно случившемся случае в дружебно-братской конфиденции объявить, — писал в декабре 1716 года русский царь Петр германскому императору Карлу VI, — а именно о сыне своем Алексее. Перед нескольким временем, получа от нас повеление, дабы ехал к нам, дабы тем отвлечь его от непотребного жития и обхождения с непотребными людьми, прибрав несколько молодых людей, с пути того съехав, незнамо куда скрылся, что мы по сё время не могли уведать, где обретается. Того ради просим вашего величества, что ежели он в ваших областях обретается тайно или явно, повелеть его к нам прислать, дабы мы его отечески исправить для его благосостояния могли.»

Начинался предпоследний акт драмы «Отец и сын».

Сын

Единственный доживший до взрослого возраста ребенок Петра и Евдокии Лопухиной, царевич Алексей, вырос одновременно упрямым и пугливым; сочетание не такое редкое, как может показаться. С учетом обстановки, в которой он воспитывался, прямо скажем — шансы вырасти уравновешенным и рассудительным у него были крайне невелики. В отечественной историографии его часто изображали идейным консерватором, убежденным противником петровских преобразований. Вряд ли это так; скорее он чисто интуитивно не принимал все, что исходило от отца. Не принимал потому, что боялся этого чужого ему, в сущности, человека, разлучившего его с матерью и безжалостно требовавшего от него стать тем, чем он в силу личностных особенностей сделаться не мог — энергичным и деятельным администратором.

«Еще ж и сие воспомяну, какова злого нрава и упрямого ты исполнен! Ибо, сколь много за сие тебя бранивал, и не точию бранил, но и бивал, к тому ж столько лет почитай не говорю с тобою; но ничто сие успело, ничто пользует, но все даром, все на сторону, и ничего делать не хочешь, только б дома жить и им веселиться…»

Петр I Алексею, октябрь 1715 года

Осенью 1715 года у Петра родился долгожданный сын от второй жены Екатерины. Тем самым появился альтернативный наследник. Тон писем Петра к старшему сыну стал откровенно угрожающим: «.известен будь, что я весьма тебя наследства лишу яко уд гангренный, и не мни себе, что я сие только в устрастку пишу — воистину исполню, ибо за мое Отечество и люд живота своего не жалел и не жалею, то како могу тебя непотребного пожалеть». Ждать, какие еще меры изберет для лечения «гангренного уда» любящий отец, Алексей не стал и под благовидным предлогом выехал в Польшу, где и благоразумно пропал вместе с любовницей, крепостной девкой Ефросиньей.

Розыск

Петр не сомневался, что бегство сына есть результат заговора с участием иностранных держав. Инструктируя одного из отправленных в Европу на розыски агентов, гвардейского капитана Румянцева (отца будущего фельдмаршала), он прямо указывал: «…Ежели помогающу Богу достанут известную персону, то выведать, кто научил, ибо невозможно в два дни так изготовиться совсем к такому делу.»

Австрийские власти, спрятавшие беглецов в Неаполе, пробовали отнекиваться и делать вид, что слыхом о нем не слыхивали, но возглавлявший розыски Петр Толстой, будущий граф и предок великого писателя, сумел его выследить. Лестью, угрозами добиться экстрадиции, обещаниями отцовского прощения и перспективами тихой жизни с возлюбленной (Ефросинья была беременна) на родине искусный дипломат склонил Алексея к возвращению. Петр письменно гарантировал сыну безопасность: «Буде же побоишься меня, то я тебя обнадёживаю и обещаюсь Богом и судом Его, что никакого наказания тебе не будет, но лучшую любовь покажу тебе, ежели воли моей послушаешь и возвратишься».

Ловушка