Суд идет. О судебных процессах прошлого: от античности до новейшей истории

Палата произвела дознание и обнаружила, что Савельева действительно фактически владеет крестьянами. Об этом свидетельствовало многое: она отдавала в обучение дворового, который по купчей принадлежал другому помещику, и в соглашении называла его своим; получала с не принадлежащих ей крестьян оброк деньгами и полотном; безропотно заплатила немалый штраф за пропущенную в свое время в ревизской сказке душу и регулярно платила подати за якобы не принадлежащих ей крестьян. Кроме того, не в ее пользу говорили и показания крестьян о насилии, учиненном над их представителем Васильевым, которого по просьбе Савельевой ее зять с другим чиновником избили, а имевшиеся у него бумаги, изобличавшие Савельеву, отняли и уничтожили. Наконец, выяснилось, что один из якобы новых владельцев четырех крестьян, прапорщик Карамзин, слыхом о них не слыхивал, никакой сделки не совершал и бумаг не имеет.

Иллюстрация к «Ревизору» Н.В. Гоголя (П. Бокиевский, 1863)

КРЕПКИЙ ОРЕШЕК

Следствие взялось за Савельеву, но та приготовилась к защите и выложила на большинство крестьян доверенности на управление от их номинальных владельцев. Следователи попытались прижать ее, высказав мнение, что безденежность сделки свидетельствует о ее фиктивности. Но Савельева и тут выкрутилась – мол, это сделано для того, чтобы имевшийся наследник покойного Языкова не оттягал крестьян в свою пользу (по сути, Савельева призналась в том, что обманула государство, оформив реальную куплю-продажу как безвозмездную, но на это следствие отреагировало равнодушно).

Тогда следователи зашли с другого конца и, опросив других жителей Сухой Терешки, получили единогласные ответы: бывшие крестьяне Языкова по-прежнему работают на помещицу Савельеву. Та вновь продемонстрировала, что не лыком шита, и заявила, что чужие крестьяне врут, поскольку у них с Савельевой были трения, а бывшие свои «до сих пор соединяют в одно владение все земли и делят их между собой, как прежде при Языкове… нарочно, чтобы поставить на вид, что имеют одну владелицу». Позиция «все-то против меня, бедной вдовы, сговорились сжить меня со свету» подкреплялась показаниями новых владельцев крестьян, которые (кроме одного, упомянутого выше) подтвердили свои сделки. Что касается четырех крестьян прапорщика Карамзина, то было объявлено, что в момент передачи он отсутствовал в имении, крестьян принял его дворовый человек, а они вскоре один за другим умерли…

Не правда ли, после всего этого уже не возникает вопрос, где Гоголь брал свои сюжеты? Вот вам унтер-офицерская вдова, которая «сама себя высекла» (крестьяне, продолжающие жить одним миром, чтобы насолить Савельевой), вот вам внезапно выздоровевшие все до одного аккурат к ревизии больные из богоугодного заведения Артемия Филипповича Земляники (карамзинские крестьяне), вот вам суд Ляпкина-Тяпкина, в котором «сам Соломон не разрешит, что… правда и что неправда».

И этот суд крестьянам, конечно же, отказал. Тогда они подали жалобу в Сенат, а через несколько лет – во вновь образованное Министерство государственных имуществ (истцы упирали на то, что при удовлетворении их иска они перейдут в разряд государственных, и пытались указать государству на его пользу). В жалобе сообщалось, что решение палаты обеспечили знакомые и родственники Савельевой: так, прилагалась ее переписка с уездным стряпчим (что само по себе поразительно: получить ее крестьяне могли только от одного из корреспондентов; похоже, стряпчий решил выжать из этого дела все, что можно), также было указано, что один зять Савельевой служил полицейским чиновником, другой – даже начальником уездной полиции, а сын – и вовсе судебным заседателем в соседнем уезде.

«ПОШЛА ПИСАТЬ ГУБЕРНИЯ»

Сенат отправил дело на новое рассмотрение в более высокую инстанцию – губернскую судебную палату. Губернский прокурор, по-видимому, человек новый, сравнительно молодой и в силу этого еще не проникшийся «местными интересами», поддержал идею изъятия крестьян у их фиктивных хозяев и перевод их в государственные (опять Гоголь: «Один там только и есть порядочный человек: прокурор…»). Губернская палата, не найдя нарушений, постановила в иске отказать: по документам, дескать, все законно, владельцы крестьян не жалуются, а то, что жалуются крестьяне, – так у вас бы еще лошади разговаривать начали! Прокурор («…да и тот, если сказать правду, свинья») принес протест в Сенат, и там дело окончательно растворилось, затерявшись между департаментами.