Суд идет. О судебных процессах прошлого: от античности до новейшей истории

«Основным свойством судебных речей Урусова была выдающаяся рассудочность. Отсюда чрезвычайная логичность всех его построений, тщательный анализ данного случая с тонкою проверкою удельного веса каждой улики или доказательства, но вместе с тем отсутствие общих начал и отвлеченных положений… На этой почве он был искусный мастер блестящих характеристик действующих лиц и породившей их общественной среды».

Анатолий Федорович Кони.

ШАГ ЗА ШАГОМ

Разбор аргументов обвинения адвокат начинает с «народной молвы». Он кратко обрисовывает ее логику: «Труп найден в погребе дома Волохова. Волохов жил несогласно со своей женой, после этого следует немедленное заключение – она виновна. Почему? Больше некому». Далее он убедительно показывает, что покойный Алексей Волохов был человеком буйного нрава, и подходит к первому важнейшему факту, ставящему под сомнение один из главных тезисов обвинения: «Замечательно, что никто из свидетелей не подтвердил главного обстоятельства, никто не сказал, вернулся ли Алексей Волохов 17 августа домой ночевать, тогда как в два или три часа его видели на улице пьяным». Действительно, одним из краеугольных камней обвинения была убежденность в том, что Волохов был убит в своем доме, что оказалось не более чем предположением, так как никто его возвращения не видел и не слышал; а слышать должны были бы как минимум брат и его семья, жившие за стенкой, причем скрывать факт прихода Алексея домой у них вроде бы не было никакого резона.

Второй краеугольный камень – показания Гриши – также рассыпается в мелкую щебенку от практически неопровержимого аргумента: Гриша, якобы видевший убийство, преспокойно гуляет и играет на улице с другими мальчишками и никому об увиденном не рассказывает; рассказ появляется только на следствии под влиянием дяди, что и было в суде подтверждено. Абсурдно предполагать, что мать-убийца при своем очевидном практическом уме могла бы быть столь неосторожной. Точно так же будет разбита и прокурорская версия ухода Мавры и Гриши на ночь к соседям: выяснится, что они это делали и прежде, когда Алексей приходил домой пьяным. В данном случае Мавра вполне могла решить не дожидаться самого возвращения, если ее предупредили (а в деревне всегда есть кому это сделать), что муж напился.

Против версии обвинения говорило и то, что в тот день, по некоторым данным, между Алексеем и его двоюродным братом Никитой в трактире возникла драка (Никита это отрицал, трактирщик на следствии подтверждал). Этот факт подрывал тезис Громницкого о том, что у покойного не было недоброжелателей. В качестве одной из причин возможного недоброжелательства Урусов указал то, что Алексей несколько раз нанимался в рекруты, а потом не исполнял обещания (речь, судя по всему, идет о широко распространенном «заместительстве»: кандидаты в рекруты определялись жребием, но можно было за деньги найти добровольца. Вероятно, Алексей Волохов вызывался таким добровольцем, а затем отказывался от своих слов; не исключено, что к этому времени он успевал получить и пропить аванс).

«ВЫ ЕЕ ОПРАВДАЕТЕ»

Александру Ивановичу Урусову не удалось доказать невиновность Мавры Волоховой: и алиби у нее нет, и мотив есть. Зато удалось блестяще выполнить то, что было в его силах, а именно – показать, что нет оснований признавать подсудимую виновной. Сомнения, которые присяжные справедливо истолковали в пользу обвиняемой, были очень велики, и защитник не упустил практически ничего.

Очевидец вспоминал: «Господин защитник закончил свою речь словами: «Я, господа присяжные, не прошу у вас смягчающих обстоятельств для подсудимой; я убежден, что вы ее оправдаете»… Присяжные удалились в залу совещаний и, возвратившись через десять минут, на вопрос суда, виновна ли подсудимая в предумышленном убийстве мужа своего Алексея Волохова, отвечали: «Нет, не виновна». Зала потряслась от рукоплесканий; председатель, громко позвонив, остановил восторги публики. Когда председатель объявил подсудимую от суда свободною, она бросилась целовать руки у защитника и, поклонившись судьям и присяжным, проговорила со слезами: «Благодарствую, что вы меня, невинную, освободили от суда».