Суд праведный

— Чего тебе?! — начальственным голосом, каким всегда говаривал с мужиками, спросил становой, а узнав неурочного посетителя, добавил: — Белов…

Поскольку Анисим молчал, Ёлкин, выступив из-за его спины, сорвал с головы треух, несколько раз низко поклонился и срывающимся голосом пояснил:

— Тут такое дело приключилось, ваше благородие, господин пристав… Дочку евонную, стало быть, Татьяну его, снасильничали.

— Уже? — ничего не понимая, переспросил становой.

— Так точно, ваше благородие, уже! — быстро закивал Терентий, боком отстраняя в сторону мрачного, сжимающего кулаки Анисима.

Платон Архипович уже строже взглянул на мужиков:

— Так прямо и снасильничали девку? Это кто же такое учудил?

— Ну да, — закивал Ёлкин, повторяя. — Так вот прямо и снасильничали.

— Да кто?! — рявкнул становой.

Анисим с ненавистью выдавил:

— Кунгуров.

— Младший, что ль? — задумчиво коснувшись усов, уточнил Збитнев. — Сын Василия Христофоровича? Андрей, кажется?

— Сам… — процедил Белов едва шевеля губами. — Старик Кунгуров.

Пристав, чуть отстраняясь, окинул его недобрым взглядом:

— Да ты, братец, никак пьян?!

— Ей-богу, они-с, ваше благородие, — вступился Терентий Ёлкин, прижав к груди треух. — А насчет пьянки, не сумлевайтесь, господин пристав, самую малость приняли, праздник, как-никак, воскресенье Прощеное…

— Да ты что, пьяная рожа, несешь?! — горой надвигаясь на него, повысил голос Збитнев.

Ёлкин задрожал, попятился и едва не упал со ступеней, а Белов словно врос в крыльцо. Платон Архипович, почувствовав его тяжкий взгляд, примирительно прогудел:

— Ступайте, братцы, по домам. Завтра с утра займусь этим инцидентом. Ступайте… — а когда крестьяне спустились с крыльца, зычно добавил: — Но не дай бог, напраслину на старика возвели!

Вернувшись в гостиную, Збитнев коротко рассказал случившееся своим гостям, вяло жующим что-то в ожидании хозяина дома. Симантовский, выслушав пристава, лениво заметил:

— Дикари! Натуральные тунгусы… — Подумав, добавил чуть оживившись: — Надо бы на место происшествия проследовать… Опять же, девку осмотреть не помешало бы…

Отец Фока лукаво усмехнулся:

— Баловник вы, однако, господин отставной вольтерьянец…

— Это у вас, батюшка, по молодости лет да после семинарии один блуд на уме, — пьяно хрюкнув носом, покачнулся Симантовский. — Ежели девку и впрямь изнасиловали, как эти тунгусы говорят, следы должны остаться — синяки, ссадины, ушибы…

— Не могу не согласиться, — слегка покраснел отец Фока, глянул на станового: — Может проследовать, как господин учитель советует?

Платон Архипович лишь коротко махнул рукой:

— Придумаете тоже! Нашли о чем говорить! Трагедия греческая! Из девки бабу сделали!..

— Не скажите, милостивый государь! — покачал в воздухе пальцем Симантовский. — Для русского мужика это па-а-зор… Это не тунгус какой, он за это и убить может…

— Да бросьте вы, — вновь отмахнулся Збитнев, направляясь к граммофону. — Если что и было, поставит старик Кунгуров отцу девки полведра водки и помирятся… Впервой, что ли?

— Дикари, — грустно резюмировал Симантовский, наливая водки в рюмку. — Наш костер в тумане светит!!!

А Терентий Ёлкин в это время, как побитая собака, тащился следом за Анисимом. Не выдержав молчания, забежал вперед:

— Ну чё ты такой смурной? Сказал же становой, займется ецидентом. Ну чё ты, Анисим?..

Белов продолжал молча шагать, настороженно всматриваясь в ночь. Увидев мелькнувшую невдалеке тень, вскрикнул:

— Кунгуров!

Напрасно Ёлкин пытался удержать его. Анисим вырвался. Терентий растерянно покрутился на месте, не зная, что предпринять, потом досадливо плюнул и кинулся догонят приятеля. Но тот, как и резво удиравший от него старик, уже скрылись за углом дома Мануйлова. Сворачивая следом за ними, Терентий услышал ехидный голос Никишки Зыкова и от неожиданности поскользнулся и упал.

— Куда летишь, Кощей?

Братья отлепились от темного заплота, подошли к лежащему на животе Ёлкину. Лёшка звучно, на высокой ноте, растянул меха и, когда визг гармони затих, полюбопытствовал:

— Чё енто вы за ентим Одером носитесь?

Терентий, ожидая подлого удара, боязливо повернул шею:

— Дык я-то чё? Я-т ниче… Так, ради кумпанства…

— Ладно, не трожь Кошшея, — благодушно протянул Никишка. — Пушшай… Может, бока этому старому мерину наломают, дык поперек папаниной торговли стоять не будет.

Сообразив, что бить его не собираются, Терентий торопливо вскочил. Суетливо обил снег с дохи и бросился бегом по тропинке, со страхом оглядываясь на братанов Зыковых.

8

Уже за полночь Пётр Белов, вдоволь наплясавшись и вдосталь, до боли в губах, нацеловавшись с Катькой Коробкиной, возвращался с затянувшейся молодежной вечеринки. Лицо горело, глаза лучились шальной радостью первой хмельной любви. Скинув шапку и подставляя разгоряченную голову морозному ветерку, задувающему с реки, Пётр повторял про себя слова, нашептанные Катькой: «Родимый ты мой, сокол ты мой! Ох и полюбила ж я тебя, ажно сердечко заходится! Мучитель ты мой… Ненаглядный…»

Вдруг в тишине раздался испуганный задыхающийся голос. Пётр остановился, покрутил головой, прислушался. Голос доносился из-за высокого заплота.