Суд праведный

— Да передо мной-то что, любезный… Просто припомнилось мне, каким волком ты на Кунгурова глядел, когда он в старосты метил. Вот и подумалось…

— Дык энто кады было! — немного перевел дыхание Мануйлов. — Кто старое помянет!..

Пристав смягчил взгляд, почти простодушно уже заметил:

— Ладно, Пров Савелыч, ладно… Не подумай чего. Мне без разницы, кто Кунгурова колом тюкнул. Анисим ли Белов, кто другой. Главное — есть убиенный, должен быть и тот, кто его жизни лишил. Правильно?

Еще не понимая, к чему клонит становой, напуганный Мануйлов осторожно кивнул:

— Верно…

— Вот видишь, мы начинаем понимать друг друга… — улыбнулся Збитнев. — Кстати, а где ты ночью-то был?

Мануйлов свел кустистые брови, помолчал, раздумывая, потом нехотя ответил:

— Как все христиане… Проводил Василия Христофоровича и спать лег…

— Так до утра и проспал? — на крупном лице пристава появилось искреннее удивление.

Староста сразу насупился:

— Да нет… Лег было, а там вскоре и Василий Христофорович возвернулся… Взмокший весь, нервенный…

— Стряслось с ним чего?

— Нешто он скажет! — пожал плечами Мануйлов. — А допытываться мне не к лицу, да и ушел он вскорости…

— А ты спать лег и до утра проспал… — закончил за старосту Збитнев.

Мануйлов кивнул:

— По случаю праздника под хмельком был, вот и сморился…

— Ну да, конечно, — охотно согласился Платон Архипович. И опять посуровел взглядом: — Я-то тебе зла не желаю, Пров Савелыч… Но ведь приедет судебный следователь. Они, знаешь, любезный, какие? Дото-ошные… Прознает про вашу давнишнюю вражду с Кунгуровым и начнет…

— А чего я? Чего начнет-то?

— Ну как… Вечером вместе винцо пили? Пили. Потом, сам же говоришь, что Кунгуров возбужденный вернулся… Вот вы с ним и разругались да разодрались… И труп-то прямо рядом с твоим домом:…

— Ну так… — поежился староста. — Дык…

— Дык не дык, — перебил его становой пристав. — А даже мне непонятно, каким же образом ты на него натолкнулся, да еще в такую раннюю пору!

Почуяв опасность, Мануйлов сгорбился:

— Дык… Из ворот вышел, а он вот он…

— Вышел-то вышел, — развел руками Збитнев. — А все одно — непонятно! Ворота во-он где, а Кунгуров лежал во-он где… Никак не мог ты его, любезный Пров Савелыч, заметить. Я проверял. Не мог!

Ошарашенно потирая бороду, староста протянул:

— Дык… Заметил же…

— Ну ладно… — Збитнев хлопнул себя по тугому бедру, поднялся. — Ты на досуге всё хорошенько обмозгуй, а надумаешь чего, приходи… Посоветуемся.

Мануйлов поспешно бросился провожать гостя, а тот, уже в дверях, обернулся:

— Обманул ты меня, Пров Савелыч….

— Я-я-я?! — оторопело выпучил глаза староста.

— Ты, Пров Савелыч, ты, — словно сожалея, покачал головой Збитнев.

— Кады же энто? — сглотнув кадыком, просипел староста.

Збитнев посмотрел на него и, чуть склонившись к его заросшему седыми волосами уху, шепнул:

— Не ночевал ты дома, любезный. Сведения имею… — Пристав распрямился, грозно выпятил грудь и столь же грозно добавил: — Думай, Пров Савелыч. Хорошенько думай!

7

Настасья Ёлкина, сердито гремя чугунками, искоса поглядывала на удобно расположившегося за столом урядника Саломатова. Опустошив остатки четверти, тот тупо и сонно смотрел в замерзшее окно. Потом, встрепенувшись, гаркнул:

— Слышь, хозяйка! Налей-ка еще очищенной!

Одернув на выпирающем животе фартук, Настасья проворчала:

— Нету боле, не кабак, поди! И вообче… Поститься надоть, а вы…

— Ты это, баба, брось! — урядник покачал в воздухе пальцем. — Знать должна: понедельник — полоскун! А потому давай еще… маленько.

Настасья вздохнула и достала припрятанный штоф водки. Налив Саломатову полстакана, ушла в сени, где долго перепрятывала штоф, бормоча так, чтобы урядник слышал: «Чтоб зелье это тебе, окаянный, поперек горла встало!»

Урядник уже совсем было задремал, когда во дворе раздался звонкий голос лопоухого Веньки: «Папанька приехал!» Саломатов с трудом встал и вразвалку вышел из избы. Увидев начальство, Терентий Ёлкин бросил вожжи крутящемуся здесь же, возле саней с сеном и пофыркивающей лошади, Веньке, сорвал с головы треух и почтительно поздоровался.

Урядник качнул плечом:

— Пошли!

— Куда энто? — испуганно отпрянул Ёлкин. — У меня ж сено не скидано!

— Без разговоров! — надвигаясь на него, рявкнул Саломатов. — Кому сказано?!

Приложив руки к груди, Терентий запричитал:

— Да куда ж энто, господи? Да за чё ж энто?

Урядник молча ткнул его кулаком в бок. Так, для проформы ткнул, но Терентий на всякий случай ойкнул.

— Мы же тоже Божье творение! Чё пихаться-то? Иду ужо…

Становой пристав Збитнев встретил Терентия благодушно, как дорогого гостя. Дымя ароматной папироской, все так же благодушно кивнул:

— Ну здравствуй, крестьянин Ёлкин, здравствуй…

Терентий затряс жиденькой бородкой и поклонился еще глубже.

— Здравия желаем, ваше благородие…

Платно Архипович встал и прошелся по кабинету, неслышно, но твердо ступая, поскрипывая при каждом шаге новенькими сапогами. Остановившись прямо напротив Ёлкина, он проговорил:

— Значит, сено сегодня возишь?

Терентий сглотнул слюну, нервно дернул кадыком и снова затряс бороденкой:

— Возим, ваше благородие, возим…

— Что же ты столь внезапно надумал?