Суд Проклятых

Шойц с силой зажмурилась, потирая кончиками холодных пальцев виски и лоб. Перед глазами судьи мелькали картинки прошлого, внезапно всплывшие в памяти, как огромный неповоротливый пузырь воздуха, лениво поднимающийся с глубины сквозь толщу водной массы.

Кровь, капающая с деревянного настила второго этажа, отбивала мерную дробь на полу, словно отсчитывала секунды утекающей жизни. Потолочная балка, покосившаяся и развороченная взрывом, едва слышно поскрипывала, проседая с каждой секундой. Темнота и удушливый запах разлагающейся плоти, смешанный со свежим запахом крови, оставляли во рту неприятный металлический привкус чего-то сладковатого и тошнотворного. С заднего двора до сих пор слышались приглушённые стоны изувеченных сотрудников судейского корпуса, отправленных на пустяковое задание по усмирению зарвавшихся поселенцев на границе с мирной зоной обитателей самого обыкновенного посёлка отставных учёных и сотрудников органов управления.

Первый отряд пропал ещё неделю назад, но налетевшая буря не позволила выдвинуться к точке сразу, да и особый рельеф местности, со всеми его перепадами, ложбинками и изгибами предгорий, заставлял карателей повременить и дождаться подкрепления, стягивающегося с соседних точек расположения.

Если кто сказал бы Ханне, что ещё существуют такие миры, где погода может диктовать условия разведки или боя, она посмеялась бы шутнику в лицо. Но Эклектика недаром считалась уникальным местом. Сюда, как в огромный котёл, сбрасывались не только лучшие и лишённые моральных рамок учёные и военные специалисты по генетике, психиатрии и ментоскопированию, но и поставлялись исключительно сырьевые товары, что и накладывало некоторые ограничения.

Силовое поле переходов, к примеру, держалось на самых обыкновенных генераторах в подвалах зданий судей, а не закреплялось кристаллами контролирующих искинов, как было в любом ином месте подобного рода. Локальные точки переходов в пределах планеты существовали по строго определённой схеме, не подвергаясь коррекции или перенастройке. А жители Эклектики сами добывали себе пропитание, используя скудные подачки МАСК, как опорные точки для базирования новых лагерей.

Отряд Ханны был третьим, кто дошёл до места, в котором пропали две предыдущие группы карателей. И тогда Шойц открыла в себе новые грани восприятия мира вокруг.

Самым страшным для неё стало осознание, что всё это, творившееся рядом, было сделано людьми.

Люди отрезали куски плоти у ещё живых пленных, чтобы жарить их мясо на кострах, будто примитивные племена аборигенов. Люди глумились над трупами, совершая с ними извращённые акты соития или посмертного увечья тел. Это люди, смеясь и радуясь, словно дети, отрывали у себя же пальцы зубами, выплёвывали их под ноги пленным и медленно, очень медленно вскрывали их от паха до горла.

Люди ели своих детей, ласкали диких животных, убивали себя и рождали новые способы развлечений.

Все те, кто теперь остался на втором этаже сарая рядом с догорающим домом местного управленца, были когда-то самыми обыкновенными людьми.

Полными надежд, спокойными, радостными, суровыми или мечтающими о свершениях, но людьми…

Официальная версия сухо отпечаталась в памяти Ханны упоминанием о проведении несанкционированных испытаний нового психического оружия, разработки которого велись неофициально и не были подконтрольными ни МАСК, ни Протекторату, ни свободному корпусу независимых учёных или военных формирований.

Ханна едва слышно заплакала, особенно остро и явственно ощутив, насколько она слаба. Как бы то ни было, но вся её ледяная стойкость, гранитная уверенность и презрительное спокойствие рухнуло в один час, когда судья в порыве чувств, поддавшись эмоциям, схватила за руку полковника Марка Романова.

Шойц замерла, словно после импульса стазисного орудия, а за дверью в комнату послышался недовольный мявк.

— Мя-я-яу! — настойчиво надрывался Кетчуп за порогом, продолжая скрестись в комнату Ханны. Шойц зябко передёрнула плечами. Ей внезапно стало холодно и неуютно, а скребущийся в двери кот показался тем самым спасением от одиночества и озноба, которое и было нужно.

Она встала с кровати, сбросила с плеч тёплый плед, и быстро отворила двери. Огромный котяра вальяжно прошёл внутрь, укоризненно мяукнув в сторону Ханны, запрыгнул на кровать женщины и принялся деловито вылизываться. Шойц несмело присела на краешек своей же койки и протянула руку к загривку кота. Кетчуп покосился на Ханну жёлтым глазом, но делал вид, будто его вовсе не интересует, что там придумала эта глупая женщина, которой даже не хватило ума оставить для него дверь открытой.

Ханна придвинулась поближе и прижала Кетчупа к себе, усадив его на колени. Мохнатое тело кота утробно рыкнуло, показывая, кто здесь ещё хозяин положения, но упираться не стало, устроившись на тёплых ногах Ханны.