Судьба

— Бабуш, правда, папаню тот бандит мог совсем убить? — спросила Аленка опять. — Мне вчерась Колька Бобок говорил, чуть-чуть, говорит, промахнулся, зарыли бы твоего батьку на погосте.

— Убить любого можно, — сказала бабка Авдотья и подумала вслух: — Человек, он только с виду вечный, стукни половчее, и нету его.

— Бабуш, почему это мертвяков зарывают?

— Ну, куда же их девать? — изумилась бабка Авдотья, отходя от печи; дрова наконец занялись упорным, сильным огнем. — На то он и покойник, из земли взошел, в землю и возвернулся. Земля только все и скрывает, а так бы один срам был.

— Бабуш, — дрогнувшим голосом спросила Аленка, — и я тоже из земли?

— Отвяжись, неугомонная, — засмеялась бабка Авдотья. — Откуда ж ты, если все оттоль? Человек, хоть царь, хоть пастух, — одинаково из земли, а душа — божеское дело, душа в небо улетает, потому как душа человеку от бога, а тело от земли. В теле потому всякая грязь и собирается, его сатана к себе тянет. — Бабка Авдотья, замолчав, села чистить картошку.

Хотя начинался всего лишь пятый час, в окнах хорошо рассвело, и Аленка вышла на улицу, пробежалась с наслаждением по вымокшему в росе и посвежевшему за ночь мурогу, на середине улицы поглядела в оба конца, вот-вот должно было показаться солнце и пастухи погонят коров. В обязанности Аленки входило не пропустить пастухов, и она деловито к этому относилась и в дождь, и в грязь; она любила подгонять неповоротливую Белуху хворостинкой, но чтобы не больно, неосознанно подражая матери, она говорила ей: «Иди, иди, в воротах и накладешь блинов-то, потом откидывай их!»

Еще далеко, почти на краю села, услышала Аленка раскатистый возглас Михея — пастуха: «Эге гей!», и гулко ударила плеть; в ту же минуту и солнце показалось; Аленка выбрала местечко, смотрела на солнце не мигая, пока оно не подпрыгнуло от края земли вверх; повисев над землей пустым тусклым кругом, разгораясь, солнце брызнуло теплом и светом во все пространство, слепя Аленке глаза.

— Ма! — закричала Аленка, крепко, с наслаждением зажмуриваясь. — Михей уже вышел, солнце заиграло. Скорее дои, выгонять пора.

8

На селе потихоньку поговаривали о Захаровом везении на сыновей, и в тот год, когда в сенокос появился в семье Поливановых горластый младенец, нареченный Ильей, появился вразрез со всяческими, веками установленными на селе правилами, и на следующий, пока он рос, учился ходить, говорить, постигал первые премудрости жизни, в Густищах собирали недюжинные урожаи. В хлебах отдачу считали в самдвадцать и больше, во льну бабы утопали до плеч, вывороченная на межах картошка белела в добрый лапоть; одним словом, дела шли хорошо; Захара часто поминали в районе и в области. За первые годы председательства он заметно заматерел, вошел в полную мужскую силу, хотя внешне не изменился: все те же горячие, с легким раскосом глаза, та же копна спутанных буйных темных волос, под рубахой бугрились от излишка силы плечи: случай с Макашиным хоть и подбил его маленько, но и многое ему дал; он теперь стал зорче и осторожнее с людьми.