Судьба

Кайю правил, Цофи сидела рядом – на этом настоял Цзянь, – а он сам устроился сзади. Путешествие вдоль Юканя было мирным и спокойным. Цофи по большей части помалкивала и читала поваренную книгу, посвященную блюдам из картошки. В последнее время на нее нашла любовь к готовке. Цзянь сидел, вытянув ноги вдоль борта повозки, жевал сушеные водоросли и смотрел в пустое ясное небо. Он искренне радовался перерыву в занятиях.

Свет Короля пробивался сквозь полог листвы; желтые пятна рябили на ветру, который дул вдоль стремительной реки Юкань.

Кайю повернулся к Цзяню и ухмыльнулся, опираясь локтем на борт повозки.

– Цзянь, у меня скоро будет кошка!

Цофи толкнула его в бок.

– Не отвлекайся.

Мальчик пожал плечами.

– Эти лошади столько раз ходили в Бантунь, что сами знают дорогу.

– Отец сказал, что тебе можно завести дзиси? – Цзянь позеленел от зависти. Он искренне надеялся, что Тайши смягчится и тоже позволит ему завести ездового льва.

– Можно, если я буду за ним ухаживать и убирать… и если к следующему дню рождения я выучу наизусть все правила Хуту. Я выучил их две недели назад, и па отвел меня на ферму. Мастер Урван разрешил мне самому выбрать яйцо. Надеюсь, будет мальчик. Они не такие свирепые, зато быстрые.

– Как он, кстати, поживает? Твой отец, а не лев, – сказала Цофи.

Животных она предпочитала в виде чучел.

– Не хуже, чем раньше… – в словах Кайю, впрочем, звучало сомнение. – Третья зима далась ему тяжело. Он целый цикл лежал с воспалением легких, но с тех пор уже поправился.

Каза принадлежал к поколению военных искусников, которое было старше даже Тайши. При лунном дворе он считался древним старцем. Каза прожил долгую насыщенную жизнь, однако старость неумолима. Мастер Хуту был рад провести остаток дней в Облачных Столпах с приемным сыном. Когда-то он подобрал трехлетнего мальчишку, который без призора бродил по грязным улицам Маньцзина. Ребенок – страшно худой, кожа да кости, весь в синяках и ссадинах – умирал от голода. Старый мастер, который не был женат и не имел детей, сжалился над маленьким оборванцем и взял его к себе.

Каза утверждал, что это Кайю его спас. Приемный сын оказался его главной удачей. Воспитание Кайю дало Казе цель в жизни и возможность передать кому-то стиль Хуту третьего рода Линь. Но, по правде говоря, для обоих важнее всего были соединявшие их узы. Цзянь невольно завидовал каждый раз, когда видел Казу и Кайю вместе.

Кайю продолжал – слова так и катились у него с языка:

– Па думает, что через два года меня можно будет представить при лунном дворе. Тогда я возглавлю Хуту. Надеюсь, те, кто любит па, полюбят и меня тоже. С его плеч будет снято большое бремя… – мальчик запнулся. – Надеюсь, он доживет.

Кайю, как обычно, одним броском перешел от восторга к печали.

Цофи обняла его.

– Не беспокойся. Небесная Обезьяна стар и крепок, как эти горы. Он еще переживет нас и будет прыгать с дерева на дерево.

Мальчик явно приуныл. Цзянь ткнул Цофи пальцем в спину, прежде чем та успела расстроить Кайю еще больше. Он втиснулся между ними и попросил:

– Расскажи нам о своем льве.

Кайю просветлел и закивал. Тревога сменилась радостным оживлением.

– Да! Просто великолепное яйцо. Зеленое, наверху серебряные крапинки, а внизу темно-фиолетовые завитки. И такое большое! Мастер Урван сказал, что я отлично выбрал. Вылупится совсем скоро. Представляешь, львы-стражи полностью вырастают только через два года!

Цзянь сам рассказал об этом Кайю. Мальчик не знал грамоты, поэтому Цзянь часами терпеливо читал ему книги, посвященные львам-стражам. Забавно, но читать не умели ни Кайю, ни его отец. Как же они передавали знания о военном искусстве из поколения в поколение? Тайши принадлежали шесть толстых книг о технике Шепчущих ветров – только ими она и дорожила всерьез. Если бы речь зашла о том, спасать Цзяня или книги, Тайши, конечно, приняла бы верное решение, но не без внутренней борьбы.

До конца путешествия Цзянь и Цофи слушали наследника Хуту, который подробно описывал свое яйцо – цвет, толщину скорлупы, звук… Затем он принялся рассказывать об уходе за львами, потом о приключениях, которые его ожидали.

И до самого Бантуня Цзянь страдал от зависти.

Глава 8. Расчеты

В дверь трижды постучали, вежливо, но настойчиво – достаточно громко, чтобы было слышно сквозь шум ливня.

Кресло-качалка остановилось, и отшельник поднял голову; однако его руки продолжали водить ножом по массивному куску окаменелого ониксового дерева. Сначала он подумал, что ему померещилось. Уже не в первый раз. Несколько мгновений прошло в тишине – и кресло вновь закачалось, а отшельник принялся напевать арию из второго акта своей любимой оперы, «Длиннобородая владычица моря».

Стук повторился, громче и настойчивее. Но отшельника не настолько интересовал гость, чтобы идти и отпирать дверь. Он три дня не двигался с места и не желал шевелиться теперь, особенно ради незваного посетителя. Старик продолжал свое занятие. С каждым покачиванием кресла он проводил ножом очередную решительную линию. Если кто-то действительно хотел его видеть, пусть что-нибудь придумает.