Судьба адмирала Колчака. 1917-1920

По существу, чехи были сыты по горло «славянскими братьями» как товарищами по оружию, независимо от политического мировоззрения этих родичей, навязанных им Вильсоном. Они насмотрелись на офицеров, нашедших «тепленькие местечки» в тылу, звеневших шпорами[24], роскошно одетых и окруженных женщинами, занятых развлечениями и интригами в городах, далеких от линии фронта. Они слишком много слышали о Семенове и Калмыкове. «Эти люди нужны на фронте, мы имеем право потребовать, чтобы они были здесь», – настаивала официальная чешская газета. Чехи слишком часто страдали от отсрочек обещанного, нарушенных обязательств, всеобщей безответственности, свойственных тому периоду. Их войска неуклонно редели из-за отсутствия пополнения, а войска их русского союзника, имевшего огромные резервы живой силы, – из-за постоянного дезертирства. За месяц до падения Самары из Самарской стрелковой дивизии дезертировали 3 тысячи человек. Нескольким храбрым русским офицерам – среди них Ушаков, Каппель и Войцеховский – чехи доверяли, за ними следовали, ими восхищались. Однако главный урок, усвоенный ими после челябинского инцидента в конце мая, заключался в том, что в Гражданской войне следует ни на кого не полагаться и ни от кого не зависеть. Чехи были практичными людьми и больше не хотели принимать участие в кровавом фарсе.

Кроме всего вышеперечисленного, на точку зрения чехов сильно влияли события в Европе. Австро-Венгерская империя рухнула; бескровная революция, происшедшая в Праге 28 октября, установила власть Чехословацкой республики над древней столицей в Богемии. Легион более не состоял из людей, не имеющих гражданства, «солдат удачи», дезертиров, которых на родной земле поджидали расстрельные команды. Даже когда их пунктом назначения была кровавая баня на Западном фронте, они стремились вырваться из России, теперь же их стимул был в сотни раз сильнее. Они видели, что их далеко позади оставили люди, которые заслужили гораздо меньше, а получили от республики гораздо больше – работу, землю, возможности. Они хотели домой, и как можно быстрее.

Во время совместного путешествия из Владивостока Гайда обрисовал Колчаку ситуацию в легионе, хотя и несколько устаревшую (поскольку Гайда отсутствовал на фронте почти месяц), но весьма точную и далеко не обнадеживающую. Колчак и прежде считал легион негодным материалом, не делая при этом никаких скидок на испытания, им перенесенные. В Омске Верховный главнокомандующий Болдырев говорил Колчаку, что «чехи бросают фронт и не желают больше драться». Адмирал стал свидетелем того, как двое политических представителей легиона требовали назначить в Сибирское правительство нескольких кандидатов, чьи политические взгляды их не устраивали; они угрожали, что в противном случае «чешские войска оставят фронт».

У Колчака сформировалось вполне обоснованное мнение, что представители легиона «играют, что они и без этого фронт оставили бы» или, другими словами, что они изобретают политический предлог для того процесса, который они не могут и не желают остановить. Адмирал решительно возражал против применения угроз (и к тому же пустых), попыток «вмешательства в наши внутренние дела». Того же мнения придерживались все остальные, и кандидаты в правительство получили назначение.

В общем, утвердившись в предубеждении против чехов, Колчак 9 ноября выехал из Омска на фронт, где первой его официальной миссией было появление на военном параде четырех полков легиона в Екатеринбурге. Освятили новые знамена, британцы наградили чехов своими орденами и медалями, а вечером на банкете Колчак произнес основополагающую речь. Все на первый взгляд прошло успешно, однако Колчак обнаружил, что старшие русские офицеры весьма враждебно относятся к легиону. На самом деле эти люди должны были винить в происходящем только себя и своих политических лидеров, поскольку именно они не сумели собрать адекватные силы для поддержки чехословаков и в конечном счете решения их участи; а ведь главным образом именно из-за этого легион и стремился выйти из игры. Будь на месте Колчака человек с более широким мировоззрением и непредвзятым суждением, он понял бы это и отнесся к чехословакам с заслуженным ими уважением. Однако Колчак остался в плену предвзятого мнения и в ущерб самому себе затаил злобу на легион. Несколько месяцев спустя британский верховный комиссар сэр Чарльз Элиот докладывал в министерство иностранных дел: «Я был потрясен грубостью и неблагодарностью, с которыми Колчак говорил о чехословаках. Он сказал, что от них никакого толка и чем быстрее они уберутся, тем лучше». Генералу Жанену Колчак выразил свое мнение еще резче. Эта необоснованная антипатия, о коей чехословаки были прекрасно осведомлены, в конце концов дорого обошлась адмиралу.