Судьба адмирала Колчака. 1917-1920

Теперь, менее чем через двадцать лет после завершения, эта главная транспортная артерия, этот символ имперской мощи и имперского предвидения потерял свое предназначение и свое величие. Вызывающая чувство гордости железная дорога стала крестным путем, длинной узкой сценой, на которой разыгрывались бесчисленные трагедии. С черепашьей скоростью сквозь смертельную зиму она несла неизмеримый груз страданий и деградации. В странных и ужасных декорациях, растянувшихся на сотни километров безлюдной территории, не было надежды на спасение. Горе и нищета, трусость и страх, холод, трупы и экскременты – спутники белой эмиграции. Лишь у бесчисленных ворон, облепивших голые деревья вдоль магистрали и распушивших на морозе перья, была причина с удовлетворением следить за ползущими мимо вагонами.

Семь поездов верховного правителя, каждый из которых имел два локомотива, двигались медленно. Хотя зарезервированная для приоритетного транспорта железнодорожная колея была не так сильно забита поездами, ее часто использовали санные повозки с тракта. Поэтому на покрытых утрамбованным снегом рельсах колеса проскальзывали и поезда теряли скорость.

Колчак все еще выполнял обязанности правителя. 21 ноября он учредил – на бумаге – Верховное совещание. Как, по его мнению, оно отличалось бы или работало лучше, чем его собственное уже дискредитированное, но еще существующее правительство, гадать бессмысленно. 25 ноября он узнал подробности враждебного ему чешского меморандума, изданного в Иркутске двумя неделями ранее[37], и послал шифрованные инструкции своим министрам разорвать с чехами всяческие отношения и заставить союзников организовать их срочную эвакуацию. Поскольку срочная эвакуация и без того стала главной целью легиона, но союзники были не в силах ее ускорить, зато чехи могли перехватить и расшифровать унизительную телеграмму Колчака, ее отправка видится абсолютно бесполезной.

Генерал Жанен, чей личный поезд шел впереди последнего эшелона 6-го чешского полка, покинул Омск 8 ноября. Перед отъездом состоялась его прощальная беседа с Колчаком. Как телеграфировал Жанен в Париж, Колчак пребывал «в странном невротическом возбуждении. Вероятно, утверждения о том, что он кокаинист, верны». Жанен прибыл в Новониколаевск 13 ноября и в течение пяти дней старался ускорить продвижение на восток чехов и польской дивизии численностью около 12 тысяч человек, которая должна была замыкать исход легиона. Поляки идеализировали ситуацию. Они достали и предполагали взять с собой 4 тысячи лошадей и надеялись договориться с большевиками, чтобы те пропустили их домой прямой дорогой через Россию. Жанен был о поляках весьма низкого мнения.

18 ноября новости о том, что Гайда накануне попытался совершить во Владивостоке государственный переворот, повергли Центральную Сибирь в еще большее уныние и смятение. Сия неумелая попытка завершилась орудийной перестрелкой близ доков между бронепоездом Гайды под развевающимся зелено-белым колчаковским флагом и несколькими русскими торпедными катерами в гавани, которым с суши помогали Калмыков со своим бронепоездом и его японские покровители. После довольно длительной беспорядочной стрельбы под проливным дождем легко раненный в ногу Гайда сдался. Он дал обещание оставить Россию навсегда и был допущен на корабль, но перед этим, как говорят, его сильно избили русские офицеры. Розанов, военный губернатор Владивостока, успевший ранее в том же году прославиться своей жестокостью в Красноярске, привычно грозился отомстить.

В тот же день (18-го) Жанен уже собирался покинуть Новониколаевск, когда получил телеграмму из поезда верховного правителя с просьбой подождать его, Колчака, прибытия. Начальник штаба Жанена ответил, что это невозможно, мол, они вот-вот отправятся в Иркутск. «Он был совершенно прав, – писал позже главный военный представитель союзников Колчака. – После катастрофы, ответственность за которую несли адмирал и его окружение, я счел бы встречу тягостной». Ясно, а далее станет еще яснее, что Жанен перестал тревожиться о судьбе Колчака.