Судьба барабанщика. Хардроковая повесть

Горечь, охватившую меня в тот момент, не описать словами. Но я волевым и могучим вздохом тут же заглушил её, спрятав где-то в тёмных лабиринтах души. Мне стало ясно, как нужно действовать.

«Выпрямляйся, барабанщик! – повторил мне тот же голос – Выпрямляйся, пока не поздно».

– Хорошо! Я сейчас, я сию минуточку, – виновато прошептал я.

Сел на пол и принялся поправлять сбившуюся куртку и красный пионерский галстук на груди. Если уж и было мне суждено принять сегодня смерть, то я хотел сделать это как настоящий пионер.     

– А что если я откажусь барабанить? – спросил я. – Вы тоже меня убьёте? Но тогда ваш повелитель останется в свой угрюмой берлоге. Тогда вы проиграете.

– Друг мой, ты не сможешь отказаться, – ласково сказал мне дядя. – Во-первых, ты слишком юн, чтобы суметь без страха принять смерть. А во-вторых, ты слишком тщеславен и, несмотря на всё твоё сегодняшнее, поверь мне, совершенно глупейшее сопротивление, всё же жаждешь славы. Откроешь барабанной дробью дорогу Единственному – и величайшая слава в веках тебе обеспечена. Кроме того, любезный, не рассуждай так пошло о нашем спасителе. Ты ещё глупый ребёнок и понятия не имеешь, что да как обстоит в этом мире.

Словно продолжая поправлять куртку, я дотронулся до браунинга. И только я к нему прикоснулся, как стало тихо-тихо. Воздух замер. И раздался звук, ясный, ровный, как будто бы кто-то задел большую певучую струну и она, обрадованная, давно никем не тронутая, задрожала, зазвенела, поражая весь мир удивительной чистотой своего тона.

Звук всё нарастал и креп, а вместе с ним вырастал и креп я.

«Выпрямляйся, барабанщик! – уже тепло и ласково подсказал мне всё тот же голос. – Встань и не гнись! Пришла пора!»

И я сжал браунинг. Встал и выпрямился.

– А ты сможешь? – бросил я с яростью в морду этому омерзительному существу, называвшемуся моим дядей. – Сможешь принять смерть без страха?

Он удивлённо выпучил свои противные, казавшиеся мне когда-то добрыми глазки и даже вроде бы хотел что-то ответить, но я ему не позволил. Вытянул вперёд оружие, моментально прицелился и нажал на спусковой крючок.

Пуля вошла ему в горло. Недоумевающий дядя с перекошенным лицом силился разглядеть, что у него там внизу и выглядел при этом весьма комично.

Я развернулся на старика Якова – он уже пришёл в движение и замахивался для удара – пуля ворвалась ему в грудь и, словно хороший боксёрский удар, сбила его с ног.

Затем, так же в движении, едва определив лихорадочным поворотом головы местонахождение карлика, я выпустил пулю в него. Бедняга пытался вскочить с кресла, но верный кусочек свинца не позволил ему напакостить. Он вонзился ему в живот.

В старуху, взмахнувшую своей палкой и успевшую издать яростный крик на тарабарском языке, я выстрелил наугад. Лакированная трость, этот волшебный жезл, отлетела в сторону, а с ней два костлявых пальца. Видимо от боли старуха уронила серебряный крест сама. Звякнув, он кувыркнулся несколько раз своими выступами об пол и замер.

Я прицелился ей в голову.

– Ты ничего не понимаешь, глупец! – произнесла она с отчаянием. – Ты не на той стороне. Единственный – это не Зло, это не дьявол. Это спасение заблудшего человечества. Он выполняет поручение Бога, он с ним заодно.

– Ну да, конечно! – усмехнулся я криво.

– Ни в коем случае не позволяй Прометею проникнуть в этот мир, – умоляющим взглядом смотрела она на меня. – Ты не представляешь, кто он такой. Земные легенды о нём искажены. Он совсем не то, чем кажется. Его не просто так посадили на цепь. Его приход будет большой бедой для людей.

Хоть и не хорошо пионеру ругаться, но я с редкостным удовольствием бросил ей в лицо прощальную фразу:

– Сдохни, сука!

И выстрелил.

Пуля попала старухе в лоб. Она закатила глаза и, как была, не сгибаясь, рухнула на пол спиной. Через мгновение, от неё повалил дым. С каждой секундой он усиливался, сгущался. Стало трудно дышать.

Я развернул пионерский галстук задом наперёд, закрыл рот алой тканью и, присев на корточки, уткнулся в угол, чтобы не вдыхать в себя этот ядовитый дым.

Он исчез так же быстро, как возник. Когда я обернулся, то увидел, что кроме выжженного пятна на полу, палки и креста, от старухи ничего не осталось.

Тела тех, кого я знал как дядю и старика Якова, медленно, с ядовитым шипением, оплывали на моих глазах, превращаясь в кучу жилибящегося желе. 

Тело карлика оставалось без трансформаций. Из всей этой компании он был единственным человеком. Посвящённым.

Я отложил браунинг в сторону и вошёл в застеклённое звукоизолированное помещение студии.

Я знал, что мне надо делать сейчас. Я отчётливо слышал Ритм, который мне предстояло отбить. Ритм скорби и разочарования. Ритм гневного сожаления о потерянном друге. И в то же время – Ритм торжества и победы. Ритм силы, которая не требует оправданий.

Я уселся за ударную установку. Проверил педаль басового барабана. Тронул лёгким прикосновением тарелки. Сейчас, сейчас. Сейчас. Ждать осталось недолго. Скоро ко мне вернётся отец.

Раз-два-три-четыре…