Судьба генерала

— Свои, свои! — подбегая первым к посту, прокричал, задыхаясь, Захар. — Там турки из оврага хотят с караваном прорваться!

— А сколько их? — спросил поручик Василий Ростовский.

— Да мы всех-то не разглядели в таком тумане, — отвечал Захар, утираясь рукавом. — Но, кажись, с роту будет.

— Кажись, кажись! — передразнил его поручик и быстро отдал приказание одному из своих солдат: — Бегом к Бакланову, поднимай казаков. Скажешь, что турецкий обоз надо блокировать в овраге, а мы их сейчас припугнём. А ну-ка, Петруш, сыпани-ка горячих вон по тому пригорочку, там как раз выход из оврага, — приказал он молоденькому артиллерийскому прапорщику, уже стоявшему у своих двух лёгких пушек.

В предрассветной тишине раздался залп орудий. Послышался тревожный горн в русском лагере. Земля загудела от топота тысяч солдатских сапог и копыт лошадей.

— Так, кажется, мы разбудили этих засонь, — удовлетворённо проговорил поручик Ростовский и, скинув с плеч свою шинель — уже без бобрового воротника — и вынув шпагу из ножен, громко крикнул своим гренадерам, уже стоявшим на бруствере постового укрепления: — В атаку, за мной! Ура-а-а!

Дружным штыковым натиском рота Грузинского гренадерского полка отбросила уже выходивших из оврага турок назад, а там уже ими занялись казаки. Утренний туман редел на глазах. Стали видны фигуры донских казаков в смушковых шапках с алым суконным верхом и коротких синих куртках. Рядом с ними скакали линейные казаки в папахах и длиннополых синих черкесках. Сверкали шашки, кололи пики. Турки начали разбегаться, бросая тяжело навьюченных лошадей. Среди казаков выделялся огромного роста всадник в красном архалуке, чёрной папахе и с густыми длинными серебристыми баками. От его ударов шашкой башибузуки распластовывались чуть ли не пополам, головы в чалмах и фесках летели с плеч, как спелые дыни на бахче. Это был знаменитый казачий генерал Бакланов Яков Петрович.

— А ну вперёд, руби неверных! — слышан был его утробный бас. — Вперёд, я вам говорю, потом грабить будете! — подгонял он своё падкое на добычу воинство.

Из крепости попытались было поддержать пробивающийся к ним караван, но выстрел в упор картечью и гренадерские штыки охладили пыл карского гарнизона. Ворота крепости окончательно захлопнулись. И при восходящих лучах солнца защитники города могли только лицезреть, отчаянно кусая от досады губы, как баклановцы добивают последних сопровождавших караван турецких пехотинцев и башибузуков. Правда, несколько человек из каравана всё же смогли прорваться в осаждённую крепость. Это хорошо разглядел казачий генерал зоркими маленькими глазами, прячущимися под густыми седыми бровями.

— А, чёрт, пролезли всё-таки, басурманы проклятые, — выругался он, кидая в ножны шашку. Эх, как бы они хороших новостей не привезли в крепость. Сейчас туркам моральная поддержка ценнее любого продовольствия.

И генерал оказался прав. На теле одного убитого османского офицера казаки нашли несколько пакетов с донесениями на турецком и английском языках. Армянин, переводчик в баклановской конной бригаде, быстро перевёл с турецкого. Яков Петрович, хорошо понимая, что такие послания были не только у одного офицера, покачал большой головой, засунул ещё влажные от крови пакеты за пазуху и поскакал к главнокомандующему.

Генерал Муравьёв спал этой ночью как обычно, укрывшись шинелью, на простом тюфяке, набитом соломой. В этой шинели внакидку он и вышел рано утром из своего домика, услышав выстрелы из пушек и тревожные сигналы горнов. Вскоре к нему подскакал на гнедом коне Бакланов.

— Плохие новости, Николай Николаевич, — пробасил казацкий генерал. — Союзники взяли Севастополь, а Омер-паша высадился в Абхазии.

Бакланов протянул главнокомандующему окровавленные пакеты. Муравьёву не надо было переводчика, чтобы быстро прочитать тексты на турецком и английском языках.

— Да, господа генералы, — жёстко проговорил наместник Кавказа уже собравшемуся вокруг него командному составу. — Положение осложняется. Теперь у турок появилась надежда, а значит боевой дух, который у них стремительно падал последнее время, вновь укрепится.

Как бы подтверждая его слова, на турецких редутах, опоясывающих крепость, замелькали фески и чалмы, раздались выстрелы из пушек и ружей. Гарнизон Карса явно начал праздновать успехи союзников.

— Ну, теперь-то, когда общая обстановка так кардинально изменилась, может быть, целесообразно было бы главный упор сделать на оборону? — в обтекаемых выражениях выразил надежду о снятии блокады Карса генерал Бриммер.