Судьба и другие аттракционы (сборник)

Уже в постели, зарывшись в простыни: Мария. Он был счастлив с ней здесь, эту их неделю в Карловых Варах. Вскоре они расстались. Нет, это называется по-другому: в общем-то он предал ее, предал ее любовь. У него были смягчающие обстоятельства. Довольно много смягчающих. Тогда они в самом деле смягчали, но а чуть погодя… А погодя, так ли это его волновало? Привыкнуть к мелким своим грехам. Пошло, да? Скорее, просто. А угрызения? В меру. Так, для поддержания совести в тонусе. Они не виделись с Марией после, было лишь несколько телефонных звонков: они значили для нее, а он для себя всё решил тогда, в общем, был прав, только разрыв получился каким-то грубым у него, точнее, тягостным. Надо принять таблетку, иначе он не заснет. И окошко придется закрыть, как ни жаль этого чудного воздуха, чтобы завтра не проснуться с насморком.

9

Арбов и Лидия на втором этаже отеля, идут по коридору.

— Значит, завтра аттракцион. — рассуждает Арбов, — представляю себе карусель под нашим весом, я сажусь на деревянную лошадку, вы, Лидия, водружаете себя на дельфинчика или вам понравился ослик? Курт втискивается между горбом верблюжонка и мы начинаем по кругу. Как у вас, Лидия с вестибулярным аппаратом? Вы, конечно, скажете сейчас, что не Круг это будет вовсе, а Путь, и всё такое…

— Я вообще-то намеревалась вежливо промолчать. — Лидия старалась не раздражаться.

— А что, если Круг и есть Путь, вот так, раз за разом?.. Давайте еще попробуем, вдруг на этот раз и вывезет к смыслу ли, к свету?

— Семен, вы ведете себя как пьяный, а ведь вы, как и Ветфельд, совсем не пили.

— А что если завтра взять и попросить коттеджик в здешних окрестностях? Каруселька вместе с прочими «аттракционами» оскорбится, конечно, но думаю, мне не откажут. Из презрения, скорее всего. Сюда приходят за сокровенным, разрешить загадку бытия, понять хоть что-то в его сути, в собственном предназначении, а тут вдруг вилла на четыре спальни. Или лучше все-таки просить на три? Дабы не зарываться.

— Не дергали бы вы себя, Сема. Тем более, что мы не знаем, что ждет всех нас завтра.

— Да что бы ни было! Оно что, перечеркнет всё то, что есть я? И вряд ли что-то такое добавит к моей достаточно бездарно и наспех прожитой жизни. Кстати, Лидия, вы не замечали, бывает так: чем неудачнее, бездарнее жизнь, тем вроде как достовернее, а то и глубже мы?

— Мне что-то не хочется сейчас исповедоваться.

— Да, да, извините. Если мне пришла охота копаться в собственных кишках, это не значит, что и вы должны за компанию… Да и какие эти кишки, — пожал плечами Арбов. — Да и какое копание, так, по привычке.

— Как вы думаете, почему нас выбрали на самом деле? — вдруг спросила Лидия.

— Для разнообразия, — попытался сострить Арбов.

— Считаете, что в наших жалобах на жизнь и в неудовлетворенности судьбой может быть что-то новенькое для них? Похоже, управляющий сказал правду.

— Но вряд ли что до конца. Мне кажется, на нас хотят испытать какой-то новый режим работы аттракциона, что отличен от исполнения желаний и исправления судьбы.

— Вы так самонадеянны?

— То есть?

— В самом деле считаете, что выше и того, и другого?

— Может, и ниже, я не знаю, — развел руками Арбов, — но не суть… Главное, что я, смею надеяться, свободен от…

— Я напомню вам эти ваши слова завтра. Ну вот, мы пришли.

Последней фразой Лидия превратила Арбова в провожающего, но он, она знает прекрасно, не провожал вовсе, просто увлекся разговором.

— Нет, Семен, идите к себе. — Прикидывается, будто так поняла замешательство Арбова. — В этом нет смысла, правда. Всё равно завтра, когда они откроют свой аттракцион, заведут свою карусель, каждый из нас будет сам за себя.

— И что, здесь мы узнаем разгадку, сущность, суть, предназначение нашего бытия?! А вы так уверены, что вообще была загадка?

10

Отец стоял в саду отеля. Ранним утром, когда все еще спят, Арбов спустился в сад. Отец стоял давно. Шок, ужас, наверное, были уже позади. Он дышал. Видел. Осязал.

Отец вслушивался в шорох света, что проходит сейчас сквозь крону наискось на травы… отец точно такой, каким был десять лет назад, когда Арбов последний раз видел его… это лицемерие языка — когда он последний раз видел его в сознании!

Отец, точно такой, каким был. Как только выдержало сердце Арбова.

Отец умирал долго… долго, мучительно. Эта бессмыслица неимоверной муки, непосильного, неприподъемного для него страдания. Это бессилие Арбова помочь, сделать что-нибудь для отца, а не для успокоения собственной совести. Этот его неосознанный, рефлекторный отказ сострадать и сама любовь к отцу оказалась здесь индульгенцией для Арбова, и только…

Объятие. Запах отца, его волос, его кожи. Оказывается, Арбов помнит. Он подносит тонкую, будто лист бумаги, ладошку отца к самым глазам. Вздувшаяся, будто перетруженная вена, узловатая, от запястья по тыльной стороне ладони до самых пальцев — ее не было раньше. Ее пульсация под губами Арбова.

Эти их слезы без слез.

11