Лидочка не успела ответить. Из темноты под деревьями послышался раскатистый львиный рык. Призрачный в лунном свете, огромный косматый зверь возник на тропинке и устремился к молодым людям.
Актриса слабо взвизгнула и со скоростью шаровой молнии влетела в дом. Варахаев за ней. Дверь захлопнулась.
Дирижер Реемович на старости лет страдал бессонницей. Едва дождавшись рассвета, он встал, оделся потеплее и отправился совершать свой обычный утренний моцион. За поворотом тропинки, около домика, занятого Варахаевым, его остановило странное зрелище. На крыльце сидел огромный, зверского вида лохматый пес. Перед ним в одном халате на голое тело, босой, стоял на коленях композитор Варахаев и скармливал псу конфеты из шоколадного набора.
– Ешь, дружище, ешь, – приговаривал при этом композитор растроганно. – Если бы ты знал, как мы тебе благодарны! Ешь, наслаждайся. Ты – друг человека! Мы тебе этого никогда не забудем.
«Кто это мы? – удивился про себя Реемович. – Почему мы?»
И, решив, что Варахаев взял на себя право говорить с собакой от лица всего человечества, Реемович успокоился и продолжил прогулку.
За компанию
Бывший олимпийский чемпион по вольной борьбе, а теперь заслуженный тренер подрастающего поколения Николай Николаевич Акимов прогуливался по платформе вдоль спального вагона, дымя крепкой сигаретой.
Когда до отправления поезда оставалось минуты две, Николай Николаевич бросил окурок в темную щель между краем платформы и зеленым боком вагона и, протиснувшись мимо проводницы, уже снявшей чехол с желтого флажка, прошел в свое купе.
Никаких признаков дорожного попутчика в купе не было.
«Видно, поеду в одиночестве, – подумал Акимов, – повезло, никто рядом храпеть не будет».
Вагон дернулся, и за окном поплыли вокзальные огни. И тут дверь купе с лязгом отъехала в сторону, и вот он, попутчик, тяжело дыша, устраивает на свободное место туго набитую спортивную сумку с надписью «Пума» под черным силуэтом застывшего в прыжке хищника.
– Вот повезло! – отдуваясь, воскликнул попутчик. – Вы – сосед что надо. А то, бывает, один едешь или какая-нибудь дамочка капризная попадется.
Познакомились. Попутчик представился Фомой Фомичем.
– Сумка у вас знатная, – заметил Акимов. – Вы – спортсмен?
– Можно и так сказать, – отозвался новый дорожный знакомый, расстегивая «молнию» на своей сумке. – Мастер спирта.
Николай Николаевич подумал было, что попутчик оговорился, но тут же на столике возник золотой столбик коньячной бутылки, извлеченной из сумки Фомой Фомичом.
– Сейчас стаканчики организую, – объявил Фома Фомич.
– Я бы… мне бы лучше чайку, – невпопад отозвался Николай Николаевич.
– Будет и чаек. Коньяк с чаем – это же классика!
И Фома Фомич выскользнул из купе. Вскоре он вернулся и поставил на столик два пустых стакана. За ним проводница внесла чай еще в двух стаканах с подстаканниками.
Фома Фомич мгновенно открыл бутылку и набулькал по полстакана коньяку.
– Видали? – радостно спросил Фома Фомич. – Глаз – алмаз. Уровень как в аптеке.
– Я не пью, – сказал Николай Николаевич.
– Не пьете? – Фома Фомич несказанно удивился. – Это вы бросьте, не пьют только лошади на Большом театре. Ну, по первой!
Фома Фомич одним глотком осушил свой стакан и несколько раз подул, оттопырив губы, прямо в лицо Николая Николаевича. После чего заметил сдавленным голосом:
– Коньячок – высший сорт. Ну, за компанию!
– Я не буду, – сказал Николай Николаевич. – Не могу я, извините.
– Брезгуете? – Фома Фомич снова налил себе «как в аптеке». – Не опасайтесь, стаканы чистые, проводница при мне сполоснула. И потом, коньяк – это же дезинфекция от всех болезней.
– Да не в болезни дело. Просто я не пью, понимаете? Вообще не пью.
Фома Фомич некоторое время рассматривал Акимова, сощурившись. А насмотревшись, заговорил, внезапно перейдя на «ты»:
– Эх, Колька! До чего же себя человек довести должен, чтобы нельзя было бутылку распить. Понимаю, ты – алкаш закодированный. Видал я таких. Но ты здоровый мужик, здоровенный. Раскодируйся и скажи себе: 150 грамм на раз – и все! Воля у тебя есть?
– Ничего я не алкаш! И не этот… не закодированный никакой. И воля тут ни при чем. Просто я не пью. Не люблю.
– Стыдишься, Коля? Мучаешься?
Николай Николаевич схватил свой стакан с коньяком и сделал большой глоток.
– Видали? Могу я выпить, могу! Но не хочу. Не нравится мне это. И все!
Николай Николаевич одним глотком выпил свой остывший чай, быстро разделся и лег, натянув на голову одеяло. Коньяк с чаем подействовал как снотворное, и Акимов скоро заснул.
Ему приснилась его последняя схватка, когда он стоял на «мосту», упершись головой в ковер, а французский борец всей тяжестью навалился на него, пытаясь дожать на чистый выигрыш. Дыхания не хватало, Николай Николаевич захрипел от напряжения и проснулся.
В полутьме он не сразу сообразил, что это Фома Фомич навалился на него и тянет с головы одеяло.
– Коля, прости, Коля, – бормотал неугомонный попутчик заплетающимся языком. – Я понял, прости. Тебе нельзя пить… Ты на спецзадании, секретная служба, прости, друг…