Судьба (книга вторая)

— Я тоже думаю, что умно! Ведь если Бекмурад узнает, что его планы раскрыты, он что-либо новое придумает, такое, о чём мы знать не будем.

— Послушай, — сказал Клычли, — а почему именно тебя выбрали они для своего подлого дела? Случайно или нет?

— По-моему, не случайно! — решительно ответил Торлы. — Пока Абадан нет, я тебе одну маленькую тайну открою: на меня однажды подняла глаза старшая жена бая Аманмурада. Не подумав как следует, я согласился придти на свидание. А потом посидел и решил, что не стоит самому искать грязь, чтобы вымазаться, и не пошёл. На другое утро встречает она меня у колодца и шипит, как змея, рта не разжимая: «Обманул, ишак поганый?» Я ей ответил: «Был бы ишаком, не обманул бы, ишаку всё равно, кто под ним, а мне — нет. Я думал, что ты просто пошутила, гелин-бай». «Я, — шипит, — покажу тебе, как шутить! Не будь я Тачсолтан, — говорит, — если не пролью твою кровь на чёрную землю!» Вот поэтому, думаю, жребий и пал на меня. Узукджемал она давно ненавидит, ещё с первых дней, когда ту привезли. Ну, а теперь вот и меня тоже. В такое время невольно вспомнишь пословицу, что рука руку моет, а две руки — лицо, пожалеешь, что товарищей добрых мало.

— Товарищи найдутся, — неопределённо сказал Клычли.

— Да, — согласился Торлы, — многие сегодня снимают с глаз повязки, а из ушей вытаскивают вату — многие видят то, чего не видели, и делают то, чего никогда прежде не делали. Теперь я вспомнил, где тебя видел — на плотине, на водоразделе, когда делили очереди поливной воды. Так?

— Так.

— Я, правда, прибежал, когда уже всё закончилось, но от людей слышал, что ты крепко стоял на плотине. И понимаем, что не для своей личной выгоды, а для всех бедняков — пожалел дайхан, которые без воды остались. Так?

— Так.

— Многие люди стояли рядом с тобой и я… Ты думаешь, почему я опоздал? Потому что поздно весть услышал? Правду скажу тебе: не потому! Побоялся сначала, подумал, что своей воды мне не надо, а за чужую беду голову подставлять только дурак станет. Потом всё-таки не выдержал, побежал.

— Совесть толкнула? — усмехнулся Клычли.

— Ты не обижайся, — миролюбиво сказал Торлы. — Вспомни, что говорят: «По ишаку и груз». Из-за жены, из-за детишек опасался я. Было время, собственной тени дорогу уступал, глаз от носков чарыков не поднимал. Теперь понял, что на смирного верблюда двойной вьюк вьючат, а когда он падает от усталости, с него кожу снимают. Теперь бы я первый прибежал на водораздел! Веришь?

— Верю! — очень серьёзно сказал Клычли. — И ты поверь, что до тех пор, пока в нашем порядке хоть один способен держать в руках ружьё, ты всегда найдёшь опору и защиту. У нас даже женщины не остаются в стороне: когда Чары-бай избил Мурада-ага, моя Абадан чуть не опередила в мести Дурды — за малым не убила сама этого ублюдка Чары. Правильно я говорю, Абадан?

Абадан скупо улыбнулась, расставляя чайники.

— Говорят, не смотри в лицо йигита — слушай, что он говорит, — продолжал Клычли. — Я тебя долго слушал. Теперь ты меня послушай. Дело, затеянное Бекмурад-баем, очень подлое и грязное дело. Мы должны помешать этому свершиться, но помешать без ножей и крови, другим путём. Если уж ничего не получится, тогда, как говорится, помоги аллах, вышедшим на середину, но уверен, что всё обойдётся.

— А как быть с вестью Узукджемал?

— С вестью?.. Если настаиваешь, то брата её и Берды повидать нетрудно. Не надо в пустыню ехать и искать их не надо. Они здесь, в ауле: Дурды в доме своей матери, а Берды — у одного приятеля нашего, у Сергея.

— Слышал! — кивнул Торлы. — Его многие знают, добром вспоминают.

— Так вот, — сказал Клычли, — думаю, что не стоит говорить сейчас Дурды, в какое положение попала его сестра. Он передаст матери, а та и так, бедная, день и ночь доченьку свою вспоминает. Не надо добавлять лишнего туда, где и без этого — через край. Если доверяешь мне, считай, что поручение Узук ты выполнил. И можешь ей сказать, что сам это сделал.

— Доверяю! — сказал Торлы. — Если ты берёшь на себя передать, я спокоен.

Чем тяжелее ноша, тем быстрее верблюд шагает