Судьба наизнанку

– Только по радио, к двадцати двум часам прошедших суток. Все проводные линии связи оттуда оказались повреждены. Здесь, например, на них замкнуло контактную сеть, – ответил Мирошниченко, – к тому же, у нас практически все кабеля либо ВЧ, либо оптоволокно. Стыковать с той стороной нечего. Договорились пробросить новые линии от Белгорода к Октябрьскому и Щебекино и обратно. От них – обычные провода, наши оптику кинут. По существующим столбам у железки.

– Куда они волокно втыкать-то будут? – хмыкнул Олег

– Поставим там цифровую мини-АТС, один комплект из резерва выделили, – Мирошниченко начал что-то набирать на клавиатуре, – связь, оказывается, великая вещь. Вот сейчас я ваши сведения в штаб сброшу, а они, в Москве, – только через несколько часов полную информацию получат. Пока соберут, пока обработают, пока отправят.

– Вы им лёгкую жизнь хотите устроить? – Олег не стал скрывать своего удивления подобной благотворительностью, – а они подарок не раскурочат, чтобы посмотреть, что там за камушки внутри?

– Ни в коем разе! – Мирошниченко говорил максимально серьёзно, но в глазах его мелькали лукавые огоньки, – мы о себе беспокоимся. Эта связь постоянно действующая, как «горячая линия» между Кремлём и Вашингтоном, плюс туда пару тысяч обычных номеров можно завести. Задел на будущее готовим.

Олег помолчал, додумывая недосказанное. Получается, кроме чрезвычайной связи, русские спецсвязисты планируют получить доступ к внутренней телефонной сети СССР, хотя бы на областном, а может, чем чёрт не шутит, на союзном уровне. Если на цифровую АТС подключат кремлёвские линии, то перспективы открываются совершенно обалденные. Самое неприятное для СССР в этой ситуации, что контролировать эту станцию НКВД будет абсолютно не в состоянии. Арифмометрами и паяльниками, разве что, кодированный IP-трафик «взламывать»?

– Вы когда обратно собираетесь? – вывел его из задумчивости вопрос Смоленцева.

– Сегодня вечером, а может, завтра, – Олег не стал рассказывать о безрассудном поступке родни, надеясь, что всё как-нибудь устаканится. Если ситуация пойдёт по худшему варианту, тогда можно будет помощи попросить, а пока нечего людей от дела отрывать. У них без этого забот хватает.

Мирошниченко достал из стола лист писчей бумаги, начал быстро что-то на нём записывать. Закончив, свернул его вчетверо и протянул сложенный лист Олегу.

– Во избежание лишних вопросов, предъявляйте это на блокпостах, на границе сдадите нашим сотрудникам.

Олег взял лист, развернул. Мелким твёрдым почерком на нём значилось, что Реутов Олег Александрович и сопровождающие его лица могут беспрепятственно следовать до российско-украинской границы. Внизу подпись и расшифровка с указанием воинского звания и места службы выдавшего «дорожную карту». Олег поблагодарил за столь неожиданно полученный мандат, пожал сотрудникам руки и собрался уже выдвигаться обратно, как был остановлен в дверях фразой Мирошниченко

– Олег Александрович, надеюсь на вашу помощь. Хорошие отношения с местными жителями часто «Град» заменить могут.

Олег растерянно кивнул, поражённый сравнением, ещё раз сказал «до свидания» и отправился на улицу. На перроне так никто и не появился.

В доме Лапиных его дожидалась одна Вероника, дети куда-то ушли по своим делам, до приезда старших Лапиных оставалось не менее двух с половиной часов. Олег уселся за кухонный стол напротив невесты, задумчиво размешивающей сахар в стакане с кофе.

– Ника, скажи, что это было? – Олег не стал ходить вокруг да около, а сразу решил расставить точки над «і», – зачем ты это сделала?

Вероника не стала спрашивать «а что ты имеешь в виду?» и нести прочую женскую чепуху. Она положила ложечку на край блюдца, обеими руками обхватила стакан, сделала пару глотков.

– Олег, ты понимаешь, что наша семья не такая как все? – поставив стакан на блюдце, Вероника провела указательным пальцем по клеёнке.

– Понимаю, это ещё вчера утром заметно было, – ответил Олег.

Вероника слабо улыбнулась.

– Это всё что я раньше знала, что баба Поля могла мне рассказать. Антонина практически ничего ей не передала, не успела, – она вздохнула, палец чертил замысловатые линии, – только о родовой клятве, о важности рода, о…

Она замолчала, накрыла правую ладонь левой. Вздохнула ещё раз и очень тихо, словно стараясь быть не услышанной нигде, кроме пространства кухни, начала рассказывать.