Судьба офицера. Трилогия

- Приглашаю. Я что-то себя неважно чувствую, чай будет кстати. - Оленич кивнул на комнату, где размещалась строевая часть: - Как думаете, дадут мне старшину? Вы ведь Тимко забрали напостоянно?

- Да. Он мне подходит, такой же служака, как и я. Тебе надобно какого-то франта.

Вернувшись в свою комнату и распорядившись относительно чая, Оленич почувствовал недомогание, как тогда в горах: тело обессилело, сделалось вялым, резало в глазах, в груди возник легкий жар. Не ожидая, пока Еремеев согреет чай, выпил большую кружку воды и прилег на деревянный топчан. По лицу катился пот, и Еремеев, увидев состояние своего командира, покрутил головою, пробормотал:

- У вас лихорадка, товарищ лейтенант.

- Не выдумывай. Наверное, переутомление. Да и сильно я понервничал.

Еремеев молча вышел из комнаты и вскоре привел фельдшерицу Соколову. Она сразу определила:

- У тебя малярия. Самая настоящая… Нужен хинин. А где его взять?

Но он почти не слышал ее слов, сознание его расплылось. Пытался подняться и падал, обессиленный, словно проваливался в пропасть. Когда прояснялось сознание, начинался озноб: его било так, словно топчан под ним ходуном ходил. В таком состоянии на рассвете он увидел в своей комнате чье-то знакомое, но забытое лицо и подумал, что бредит. Позвал Еремеева, но когда ефрейтор подошел, видимо, не поверил и стал звать Соколову.

7

Старшина Костров, бывший пограничник, до сих пор не расставшийся с зелеными петлицами, был плечистым и кряжистым, на вылинялой, но чистой гимнастерке туго затянутый ремень, грудь выпирала, как говорится, колесом, на ней поблескивали две медали. Он представился лейтенанту и доложил, что прибыл для дальнейшего прохождения службы. Оленич хотя и чувствовал себя, что называется, на пределе, а все же улыбнулся: вспомнил все-таки старшину Кострова! Наверное, самые страшные часы войны они пережили вместе. И это он, Костров, вытащил его из горящей ржи.

- Вот и свиделись, старшина. Прихворнул я малость…

- А я так рад, командир, что снова встретил вас! Как братишку родного нашел! Извините… Разрешите приступить к исполнению…

- Приступайте, старшина.

А через минуту за окном уже слышался негромкий, четкий, не допускающий возражений голос Кострова. «Молодец, волевой командир! - удовлетворенно подумал Оленич. - Он мне будет хорошим помощником».

Послышался скрип двери. Кто-то метнулся, словно темная ночная птица. Обдало прохладным и влажным ветерком.

- Еремеев? - хрипло спросил Оленич.

- Это я, Андрей, - послышался ласковый голос Жени. - Вот хорошо, миленький! Как здорово, что ты очнулся!

- Хочу пить.

- Конечно! Еще бы! Такой жар перенести! Сейчас напою…

Но напиток оказался горьким.

- Ты меня чем потчуешь? Полынью?

Заметив, что он пытается приподняться, Соколова удержала его в постели:

- Когда станет тебе лучше, тогда двинемся в путь-дорогу. Капитан Истомин и батальонный комиссар Дорош задержали колонну на два часа: я пообещала, что к тому времени ты будешь на ногах.

- Отложили? Из-за меня?

- Да. Сначала они хотели оставить тебя в Тырныаузе, но я доказала, что ты в порядке, что минует кризисное состояние и ты сможешь идти вместе со всеми.

Оленич расчувствовался и в душе горячо благодарил девушку: если бы пулеметчики ушли без него, было бы обидно.

Обессиленно и в то же время тяжело свалился на подушку, ощутил, что наступает вялость.

- Дай руку… Женя!

Девушка положила свою ладошку в его горячую руку, и он даже дыхание затаил - так приятна была ему прохлада девичьей руки. Ему показалось, что ладонь ее вздрагивает, словно пойманная рыбка. «Не Темляк бежал рядом со мною, пока я метался в бреду, а была эта девушка!» - подумал Оленич и открыл глаза - они уже не болели. Увидел бледное, наверное от бессонной ночи, ее всегда смуглое лицо.

- А мне снился конь… Темляк.

- Я знаю, Андрей.

- Как ты можешь знать?

- Обо всем, что видел, рассказывал, а я слушала.

- Мне перед тобою совестно, что я такой беспомощный…

- Ну, что ты! Я восхищаюсь, как ты боролся с болезнью. Мало людей, которые так владеют собой.

- Это может каждый, Женя…

За дверью послышался топот ног, дверь отворилась, пламя над коптилкой заколебалось.

- Как тут дела в нашем лазарете? - послышался бодрый голос Истомина.

- Могу доложить, что мы готовы в поход, товарищ капитан, - в тон ему бодро ответила Соколова.

Показалось, что капитан не обратил внимания на голос лекарки. Он присел возле больного. Женя вышла из комнаты.

- Рад, что так вышло. Это она настояла, чтобы мы подождали тебя два часа. Я дал три часа. Сейчас посмотрел твоих пулеметчиков: молодцы! Они стоят наготове. Выступаем через несколько минут. Но придется двигаться форсированным маршем.

- Извините, капитан, я задал вам хлопот.

- Ну, это пустяки. Хлопоты наши впереди: вчера вечером противник подступил к самому Баксану. Неизвестно пока, возможно, захватил гидроэлектростанцию.

- Нам туда?

- Нет, нам приказано выйти в другое место. И, кажется, более серьезное: доведется стоять насмерть. Командир полка хотел было оставить тебя при себе, но я подумал, что ты пошел бы сам с этим взводом пулеметчиков.

- Спасибо, капитан. Я не остался бы в тылу.