Судьба протягивает руку

Наконец после долгих репетиций, в назначенный день и час должна начаться трансляция. На девяносто минут студия мобилизуется, замолкает, и только звук двигающихся от декорации к декорации камер и реплики исполнителей нарушают тишину. Каждый оператор должен знать свой манёвр, артистам нужно успеть отыграть сцену, быстро переодеться и вовремя оказаться в нужной точке, чтобы начать играть новую сцену.

В спектакле я выглядел неплохо и даже имел успех среди не очень обширной и не самой взыскательной воркутинской телеаудитории. Надо отметить, что при всей провинциальности телестудия, в которую я трудоустроился, была нерядовой. В ней даже работали несколько выпускников ВГИКа, а Костя Бромберг позже вошёл в историю фильмами «Приключения Электроника» и «Чародеи». Здесь он считался мэтром, хотя позже я узнал, что учился Костя не на режиссёрском, а на сценарном факультете. Были и другие вгиковцы – сценарист, оператор и даже выпускница киноведческого отделения Ира, с которой у меня и случился роман, развивавшийся на глазах у всей студии, что выглядело не слишком уместно, ведь Ира была замужем. За эту любовь мне пришлось поплатиться: несколько коллег её мужа после очередной богемной пьянки скопом меня отмутузили. Заранее сговорившись, они вероломно меня напоили, и, защищая честь обманутого супруга, разбили о мою голову осветительный прибор, были и другие телесные повреждения.

Я, однако, не отступился и вскоре пришёл в ссадинах и синяках на вечер, организованный для сотрудников студии в честь Первомая. Гордо направился к возлюбленной, пригласил танцевать, и она, следуя законам жанра, согласилась. Присутствующие наблюдали за нами с замиранием сердца, а позже я ещё и пошёл выяснить отношения с её мужем. В общем, самое время использовать клише: «Вспоминаешь – как будто всё это было не со мной». Однако это было именно со мной, вот такой я и был.

Какое-то время моя жизнь до краёв заполнилась любовным романом – многоплановым и многофигурным. Даже Коля Щербаков принял в нём участие. С Колей я делился переживаниями, и вот однажды он признался, что у него с Ирой тоже что-то наклёвывается, и пришлось мне погрузиться в размышления о мужской дружбе и превратностях судьбы, покуда не случилась в моей жизни другая история, на этот раз в жанре детектива, плавно переходящего в комедию положений.

У меня уже билет до Москвы лежал в кармане, и я решил устроить «отходную». Собрал друзей-товарищей в общаге, и вот сидим мы, выпиваем, разговаривая, или, если угодно, разговариваем, выпивая, а в компании нашей был человек по фамилии Пырсиков, взрослый уже мужик, оператор с телестудии, который довольно быстро дошёл до стадии «мордой в салат». Правда, чуть ранее, находясь в состоянии неконтролируемого перевозбуждения, он схватил мою гитару и зачем-то грохнул её о стену, а уж только потом отключился. Когда Пырсиков очухался и собрался уходить, я решил проводить его до дома: мой кодекс чести не позволял бросить человека в беде, ведь я был воспитан на книгах «Честное пионерское» и «Два капитана». Идти, в принципе, недалеко, и вот мы кое-как движемся неровными шагами, но тут Пырсиков падает, у него из кармана выпадают какие-то документы, я поднимаю их, кладу себе в карман и благополучно доставляю собутыльника до квартиры, а позвонив в дверь, ретируюсь, чтоб не объясняться с родственниками. Дело сделано – человек спасён.

Возвращаюсь в общежитие, и тут мне рассказывают, что ещё одного нашего товарища по фамилии Плоский арестовали. Плоский работал корреспондентом на телевидении, должен был ехать куда-то в командировку, но на автобусной станции он повздорил с кассиром, стал шуметь, за что и был препровождён в отделение.

Милиция находилась прямо напротив нашего общежития – из окна видно крыльцо. Ну что тут думать: конечно, надо идти выручать Плоского, ведь ясно – ни за что пострадал парень, стал жертвой репрессий. Сообразно прочным представлениям о чести я стремительно иду в милицию восстанавливать справедливость, захожу и, вежливо поздоровавшись, делаю заявление: «У вас тут сидит мой товарищ, я хотел бы знать, за что его задержали».

Думаю, что я выглядел не таким уж пьяным, речь у меня обычно твёрдая, но всё равно сомнения, видимо, возникли, и милиционер, такой, с намётанным глазом, говорит: «Иди-ка ты, сынок, отсюда…»

– Почему? Я хочу знать, что произошло с моим товарищем!

– Сынок, иди! – продолжает урезонивать меня представитель власти.

– Я хочу знать, что с моим товарищем! За что его арестовали?

А мои в общаге в это время сидят и в окно смотрят, наблюдая за входом в отделение. И тут распахивается дверь, выскакиваю я, а на мне верхом милиционер и ещё двое с боков на руках висят. При этом очевидно, что я всеми силами стараюсь заработать статью «злостное неповиновение работникам милиции».