Судьба шута

– Понятия не имею. Я участвовал в войне красных кораблей и понимаю, что ты имеешь в виду. Ребята, с которыми я поговорил, смутно помнят, что с ними происходило, когда они ей служили. Они вспоминают только боль – ни удовольствий, ни запахов, ни вкуса пищи. Им было легче ей подчиниться и делать то, что она требовала, чем идти против нее. Тех, кто восставал, скармливали дракону. Думаю, здесь мы столкнулись с более изощренным использованием «перековывания», чем в Шести Герцогствах. Один парень рассказал мне, что, когда она отняла у него любовь к дому и семье, ему стало казаться, будто в мире осталась только Бледная Женщина и он должен ей служить. И он ей служил, хотя даже смутные воспоминания о том, что он делал, вызывают у него стыд.

Когда я ушел от Лонгвика и отправился к Барричу, я заметил в тени между палатками Дьютифула и нарческу. Они стояли, взявшись за руки и склонив друг к другу головы. Мне стало интересно, как относится мать Эллианы к их будущему браку. Ей он должен представляться противоестественным и неожиданным союзом с бывшим врагом. Станет ли она его поддерживать, когда выяснится, что ее дочь должна будет покинуть материнский дом, чтобы править далекой чужой страной? И что сама Эллиана думает по этому поводу, ведь она совсем недавно вновь обрела мать и сестру? Захочет ли она расстаться с ними и отправиться в Шесть Герцогств?

Уэб сидел со Свифтом и Барричем, когда я к ним подошел. За короткое время, прошедшее с тех пор, как был ранен Баррич, мальчик превратился из ребенка почти в мужчину. Я тихонько сел рядом с ними на край саней. Над ними поставили палатку, чтобы защитить Баррича от пробирающего до костей ночного ветра, внутри горела одинокая свеча. Несмотря на несколько одеял, у Баррича были ледяные руки.

– Неужели вы не можете попробовать еще раз? – спросил меня Свифт, и я услышал в его голосе, что он знает ответ. – Те, другие… они так быстро поправились. Теперь они сидят около костра, разговаривают и смеются со своими товарищами, будто ничего и не было. Почему вы не можете помочь моему отцу?

Я уже говорил ему почему. Но все равно повторил:

– Потому что много лет назад Чивэл закрыл его для Скилла. Ты знал, что твой отец служил принцу Чивэлу? Что он был источником силы для будущего короля?

Свифт покачал головой, и я увидел в его глазах сожаление.

– Я мало знаю про своего отца, кроме того что он мой отец. Он очень сдержанный человек. Мама часто рассказывала нам о том, как она жила в городе, и о своем отце, а он – никогда. Он научил меня заботиться о лошадях, но это было до того… – Свифт замолчал, но через пару секунд заставил себя продолжить: – До того, как узнал, что у меня есть Уит. Как и у него самого. Потом он старался не пускать меня в конюшню и держал как можно дальше от животных. И мы мало времени проводили вместе. Но и про Уит он почти ничего не говорил, если не считать того, что запретил мне разговаривать с животными.

– Когда я был мальчишкой, он обходился со мной точно так же, – сказал я и почесал в затылке, пытаясь разобраться, какими воспоминаниями могу поделиться, а какие принадлежат Барричу. – Когда я стал старше, он разговаривал со мной и пытался объяснять разные вещи. Думаю, что тебе он тоже рассказал бы о себе, чуть позже.

Я тяжело вздохнул, продолжая держать Баррича за руку. Я надеялся, что он простит меня за то, что я собирался сделать, впрочем, может быть, он был бы мне благодарен.

– Я помню, как увидел твоего отца в первый раз. Думаю, мне было лет пять. Один из людей принца Верити привел меня в комнату, где ели стражники, в старой казарме в Мунсее. Принц Чивэл и большинство его стражников куда-то уехали, а твой отец остался. У него еще не совсем зажила рана. Та, из-за которой он потом хромал. Он встал перед диким кабаном и закрыл собой моего отца от его клыков.

Так вот, Баррич сидел в кухне, полной стражников, молодой человек и воин в самом расцвете сил, с жесткими глазами и диким нравом. И тут ему навязали меня, без всякого предупреждения и долгих разговоров. Ты можешь себе такое представить? Я до сих пор спрашиваю себя, о чем он думал, когда один из стражников поставил меня перед ним на стол и во всеуслышание объявил, что я бастард принца Чивэла и Барричу теперь придется за мной присматривать…

Свифт невольно улыбнулся. Так мы провели ночь: Свифт слушал, а я рассказывал о грубоватом молодом человеке, который вырастил меня. Уэб некоторое время сидел с нами; я не заметил, когда он тихонько, не потревожив нас, ушел. Когда догорела свеча, мы легли рядом с Барричем, чтобы немного его согреть, и я продолжал тихонько говорить в темноте, пока Свифт не заснул. Мне казалось, что мое ощущение Баррича стало сильнее, но, скорее всего, дело было в моих воспоминаниях о том, как много он для меня значил, и о том, как он воспитывал и поощрял меня, о временах, когда наказывал и хвалил. Только сейчас я по-настоящему понял те дни, когда одинокий молодой мужчина подчинил свою жизнь интересам маленького мальчика, моя зависимость от него сказалась на его судьбе не меньше, чем его воспитание – на моей.