Это был низкорослый пожилой мужчина, одетый в потрепанную кожаную куртку и рабочие штаны. Прихрамывая, он опирался на ореховую трость с железным набалдашником. Писателю сразу бросилось в глаза, что подбородок его настолько вытянут, а лысая макушка уродливо выступает вверх, что, казалось, вместе они составляют этакую пару из стрелок детских часов. При всем благозвучии негромкого голоса, внешность этого неуклюжего человека была отталкивающей.
– Многие в городе скорбят по ней. Подходят, спрашивают, от чего она умерла, – незнакомец говорил размеренно, четко проговаривая каждое слово, будто общался со слабослышащим, при этом взгляд его не сходил с писателя.
– Людям свойственно любопытство. И в этом нет ничего предосудительного, – он блеснул кривой улыбкой – оскалом острых, потемневших зубов.
– И как же она умерла?
– Ее тело нашли в чаще леса в Парке Солнечного Света. Еще солнце не успело взойти, а вороны уже слетелись на пиршество.
– Что же случилось с ней? – как ни пытался Виктор скрыть волнение, голос его дрожал.
– Говорят, это синдром синкопе, – незнакомец пожал плечами.
– ?
– Неожиданная потеря сознания, и последующая за ней остановка сердца.
Виктор почувствовал озноб. Похолодало не снаружи, а внутри.
– Странно, в таком возрасте… и остановка сердца.
– Говорили, что она и раньше страдала частыми немотивированными обмороками. Сердце у нее было больное. Что ж теперь попишешь… – Все равно странно.
– Не спорю, странно, конечно, – согласился незнакомец и протянул Виктору руку. – Меня зовут Холумбек, – попытка снова улыбнуться закончилась уже знакомым писателю оскалом. – Я сторож этого кладбища. Работа не ахти, какая, зато высыпаюсь.
Писатель пожал сухощавую кисть, забыв представиться.
– Знаю, знаю, что вы думаете…
Меня многие считают странным. Но я такой же, как и все. Просто привыкший к смерти.
Когда каждый день видишь похороны, страх смерти притупляется. Да и не только он. Скорбь и отчаяние, которые я вижу на лицах людей, приходящих в Черную Долину, давно не вызывают у меня сопереживания. Я к ним привык.
В каком-то смысле даже стал их частью.
А когда хоронили Анну, я грустил. Действительно грустил. Иногда смерть выглядит весьма нелепо. Особенно, когда приходится видеть, как закапывают совсем еще юное создание, – Холумбек посмотрел в небо.
Там в серой обители бескрайней пустоты на юг летели журавли. Зрелище это вызывало щемящую тоску в сердце. Даже зная о том, что теплолюбивые птицы вернутся на насиженные места после долгой зимы, все равно отпускать их почему-то не хотелось.
– Это я нашел тело бедняжки.
– Вы?
– Да, – на лице Холумбека застыл отпечаток трагедии.
– Многие боятся умереть. А вы? – узловатая кисть сжала железный набалдашник.
– Что я?
– Вы боитесь смерти?
Секунду подумав, писатель ответил.
– Черт его знает, – и пожал плечами. – Смерть всегда асоциировалась у меня со старостью. Вот ее я боюсь.
– Что ж, по крайней мере, это честно, – Холумбек кивнул. – Многие пытаются скрыть свой страх за холодными лицами, делая и души свои такими же холодными, – его взгляд потерялся среди темнеющих могил.
– Я никогда не скрывал своего страха перед смертью. И сюда во многом пришел для того, чтобы побороть его. И, знаете, что? У меня получилось.
– С этим не поспоришь, – Виктор попытался уйти от темы смерти. – Скажите, а вы не знаете родителей Анны Фабиански? Быть может, вы были знакомы с ее матерью?
– С какой целью интересуетесь? Вы полицейский? Расследуете ее смерть? По-моему, расследование давно закончено, ведь все и так ясно.
– И все же?
– Да, я знаю Магду. Она довольно милая женщина.
Я часто приходил к ним в гости в дом на бульваре. Можно сказать, я дружил с ними. Но после смерти дочери Магда замкнулась в себе и сейчас старается вообще ни с кем не общаться. Ну, так это и неудивительно, правда? Потерять единственную дочь, которую растила столько лет… с такой заботой и надеждой… Как бы вы себя чувствовали, если бы потеряли единственную дочь?
– У меня нет детей.
Виктор встрепенулся от шороха крыльев. Обернуться его заставила ворона, неожиданно присевшая на надгробный камень. Ее крохотные желтые глазки-бусинки сверлили его коварным взглядом. Он сделал шаг по направлению к камню, но она тут же взмыла ввысь. Он успел заметить, что одно крыло у птицы подбито – она оставила на камне сгусток крови.
Несколько капель упали на землю. При виде крови у Виктора засосало под ложечкой, а в животе заурчало так громко, что, казалось, и его собеседник услышал противный рык желудочного сока. Он понял, то чувство голода, преследовавшее его до сего момента, было сущим пустяком, обычным желанием «заморить червячка».
– Хотите пройти в мой дом? У меня маленький дом за кладбищем, – сторож указал на частокол деревьев, скрывающийся в полутьме.
– Нет, спасибо, – Виктор замотал головой.
– А то бы посидели, выпили чаю. С алкоголем я давно завязал. Лет десять уже ни капли в рот не беру. Чего и вам советую. Только крепкий черный чай и хорошая сигарета – вот, пожалуй, и все мои удовольствия. Не много для счастья надо старому кладбищенскому сторожу. Не правда ли?