Судьба вампира

Глашатаи на всех углах возвещали миру о предстоящем действии: рога из высушенной бычьей кожи наполнялись их голосами каждые полчаса. Люди радовались. Ощущение грандиозного праздника было присуще каждому второму жителю Менкара в этот день.

И вскоре праздник наступил.

В самом зале театра гостей ожидало роскошное убранство. На стенах висели гобелены с фамильными гербами знаменитых личностей современной эпохи. Реквизит на сцене был задекорирован обоями из ярких тканей с бечевками и лентами разных цветов. Множество свечей на столах и в канделябрах еще не были зажжены, но постепенно загорались от касания огнива ряженых слуг, старающихся быть неприметными.

Когда главный зал «Элегии» заполнился до отказа, на сцену вышла Аника. Она была одета в пышное свадебное платье белого цвета. Высокий тартюф поддерживал его длинный полупрозрачный шлейф, за которым семенили два карлика, шагающие в унисон.

Певица остановилась в центре сцены и обратилась к залу.

Поприветствовав публику, она попросила собравшихся не расходиться сразу после церемонии, пообещав всем большой сюрприз. Народ долго аплодировал, а потом со сцены в зал прыгнули карлики и стали разносить кружки с элем.

На самых дальних рядах сидели Люций, Сатон, Галба Тарот и Хлоя. Писарь все время сжимал в руке холодную ладонь девушки. Чувствуя, что с каждой минутой ей становится все хуже, он пытался передать ей хоть часть своего тепла.

Вскоре после Аники на сцену вышел ее жених. Он был в длинном черном плаще и серебряном цилиндре. Властным взглядом он окинул театральный зал и удовлетворенно кивнул.

– А где священник? – спросил какой-то зритель из первого ряда.

– Священника не будет, – ответил Даниэль и махнул рукой кому-то за сценой.

Из-за кулис выплыли клубы дыма, раздалась барабанная дробь, и в сером тумане появились музыканты.

На удивление собравшихся вместо радостных скоморохов на публику вышли люди с каменными лицами цвета парного молока. Шумный зал затих, и в этот момент заиграла музыка.

Под звуки флейт и тамбуринов жених повел невесту по кругу сцены. Из первых рядов им бросали цветы. Барабанщики отстукивали невеселый ритм, словно это была не свадьба, а проводы в последний путь какого-то известного всем персонажа.

И вот под это грустное сопровождение запела сама Аника.

Снующие туда-сюда между рядами кресел прыткие карлики продолжали раздавать доверху наполненные кружки.

Те, кто сидел в партере, уже испробовали угощение. С каждой минутой глаза их становились все более сонными. К тому моменту, когда первые из них начали падать со своих кресел, Аника заканчивала арию Афродиты.

Услышав ее, поэт понял, что волшебный голос, данный ей от природы, после обращения не претерпел никаких изменений. Наоборот, он стал только сильнее и выше. Сколько раз за свою жизнь он слышал его! …но только сейчас впервые увидел, как Аника поет вживую. И снова оказался во власти божественного сопрано. На миг он даже закрыл глаза, наслаждаясь ее пением, но толчок в спину вовремя вывел его из оцепенения.

– Люций, пора!

Галба Тарот и Сатон были уже наготове.

– Постой, Галба, – поэт обратился к писарю. – Сегодня все решится, – торопливо начал он. – И я хочу, чтобы ты знал. Чтобы все знали.

Я приговорил себя к смерти. И в независимости от исхода битвы я приведу свой приговор в исполнение. Не говори ничего. Это решение осмысленное и пересмотру не подлежит. Я прошу только одного.

Когда меня не станет, поставь за меня свечку в церкви.

– Но, Люций…

– Так надо, писарь, – поэт улыбнулся. – А теперь пойдем. И пребудет с нами бог.

В то время, когда поэт пробирался на сцену с боковой стороны, Галба и Сатон пошли напрямую, минуя редких стражников.

– Есть одно известие, люди! – закричал писарь, хватая за руку виновницу торжества. Его примеру последовал и Сатон, вцепившийся Анике в плечо. Певица тут же прекратила петь.

Но музыка продолжалась.

К ним шагнул Даниэль и если бы не Люций, притаившийся позади, он бы в два счета разобрался с обоими смельчаками. Злость клокотала в нем.

Но гнев его хоть и был силен, он не мог полностью заглушить голос разума.

Впервые за последние дни, в течение которых вампир чувствовал себя в чужом городе, как дома, его посетила тревога. Боязнь того, что дерзкий замысел по зомбированию всех пришедших на свадьбу, сорвется в самый последний момент.

– Ты убил мою сестру, – произнес Люций, сжимая в руке клинок.

Даниэль обернулся.

Того ли ожидал он увидеть перед собой в этот роковой день? Того ли он боялся?

– Поэтому я здесь, – поэт сделал шаг по направлению к врагу.

– Так это ты тот самый Люций? – усмешка, достойная эталона презрения, заиграла на губах жениха. – Поэт, чье имя проклято навеки!

Неблагодарное существо, убившее моего брата! Единственного из всех на свете, кто смог тебя исцелить! – Это было не исцеление, а обман.

– Это ты обман, поэт. Ты сам и есть один сплошной обман. Тебя нет! Не было и не будет!

– Уйдем, – Люций показал на дверь в закулисье.