Судьба вампира

– Пожалуйста, остановись.

– А ты все молишься, молишься… – он вскочил с кровати. – Постоянно молишься! Тебе не надоело поклоняться мертвому божку? Открой глаза, прозрей, сестра! Прозрей, как и я однажды прозрел!

– Остановись, Люций, прошу тебя…

– Пойми, все, что делается в мире, делается исключительно нашими руками. Или руками тех, у кого настоящая власть над миром! – пространный намек на третью силу, о которой поэт уже успел обмолвиться, Камелия не поняла. И то, что он причислял к ней себя, как неотъемлемую часть этой силы, тоже.

Я устал смотреть на эту рухлядь, – Люций остановился посреди спальни и уставился на распятие, висящее над его кроватью.

– Он давит на меня, словно каменная глыба!

– Не тронь, прошу… – она попыталась повысить голос, но крик ее был больше похож на писк комара, чем на вопль рассерженной женщины.

– Не хочешь ли ты сказать, что это тебе дороже моего спокойствия? – в два шага он достиг стены и сорвал с нее распятие. – Это всего лишь деревяшка!

– Пожалуйста, отдай мне его! – вместо праведного гнева поэт увидел слезы в ее глазах.

– Зачем оно тебе? Опять повесишь на стену, – он пошел к окну.

Предчувствуя его дальнейшие действия, Камелия кинулась за ним.

– Повешу, повешу, но не у тебя. Пожалуйста, отдай! – она еще надеялась отговорить его от опрометчивого шага и тянула руки к распятию, когда он отпихнул ее назад и с легкостью, присущей безумцу, швырнул деревянный крест в окно.

– Да ну его к черту.

– Нет! – Камелия выглянула на улицу. До половины перегнувшись через подоконник, она наклонилась и посмотрела вниз. Там на дне каменистой ухабины притаилось расколотое на две части старинное распятие.

Зачем поэту без мечты вечная жизнь? Она пуста и ненавистна.

Пуста и ненавистна.

И если раньше смысл ее, пусть однобокий и упрямый, в чем-то примитивный, но подлинный состоял в том, чтобы жить в надежде увидеть, то теперь, когда поэт увидел, он потерялся.

Отвергнув его, Аника не только разбила ему сердце, она дала ему понять свою ошибку.

Когда к Люцию явился таинственный вампир в печальном образе страдальца, разве мог поэт предположить, что станет жертвой его лживых слов?

За эти дни он обратил в вампиров несколько человек. Изот Гальер, дочь пекаря, была еще какая-то девушка, совсем юная. Был еще и парень не старше нее, на которого Люций напал при подходе к озеру в предрассветный час.

Сколько всего их было? Четыре? Пять? Скоро он потеряет им счет. Потребность в свежей крови была постоянной, и избавиться от нее не представлялось возможным.

Разве может человек отказаться есть? Может, но тогда он умрет. То же самое и с вампиром.

Люций знал, что рано или поздно скобры Священного собрания выйдут на его след. Они вычислят, где он живет, и явятся, чтобы схватить его и предать суду. И если уже сейчас на него объявлена охота, то, что будет потом, когда число жертв значительно возрастет? Им, новообращенным, тоже потребуется кровь. Не пройдет и пары дней, как они встанут на тропу убийств.

Он вспомнил слова Венегора.

«Многое, если не все в нас подчинено нашему главному инстинкту – насыщению. И чтобы насытиться, мы вынуждены убивать. Убивать и скрываться. Соответственно, находиться долго на одном месте мы не можем. Это существенный недостаток, на который многие поначалу не обращают внимание. А понимают весь трагизм лишь после обращения».

Бежать! Немедленно бежать, схватив лишь легкие пожитки. Покинуть Менкар и двинуться на юг. Туда, где по-настоящему тепло и много густонаселенных городов. Не таких, как этот. Там он на время затаится. Будет питаться кровью животных и птиц. Пусть это будет неприятно, пусть не придаст ему новых сил и возможностей. Но зато позволит стать незаметным.

И там, на обочине жизни, лишенный удовольствий и надежд, он примет свое самое главное решение.

Но все это будет позже. Сейчас же он должен найти того, кто сделал его вампиром.

У единственного в городе кузнеца поэт заказал клинок с трехгранным лезвием из чистого серебра. Тот сделал его за три дня. Когда Люций явился к нему в назначенный срок, кузнеца вдруг одолело любопытство, и он решил, во что бы то ни стало, узнать, зачем столь дорогая вещь нужна далеко не самому богатому жителю Менкара. Он же не знал, что поэт заложил дом и кое-что из мебели для того, чтобы иметь возможность купить подобное оружие.

– Ты принес деньги? – спросил Рафаэль Забинна, человек с квадратным подбородком и лицом, похожим на обух топора.

Он стоял в дверях деревянного амбара, в котором хранил свой арсенал, и не сводил глаз с рук покупателя.

– Да, конечно, – Люций снял с пояса кожаный мешочек, доверху набитый монетами, и протянул кузнецу. Тот взял его и попробовал на вес.

– Пересчитывать не буду. Верю на слово, – в миг, когда он передавал клинок поэту, острое лезвие скользнуло по ладони вампира. Образовавшийся порез тут же задымился. В воздухе запахло жареной плотью. Кузнец в испуге замер, смотря на то, как плавится кожа на руке незнакомца.