Выпей его кровь… и боль исчезнет. Вместо нее придет услада.
Нельзя сдерживать себя… мы живем ради удовольствия… все мы живем ради удовольствия…
Явившийся ему образ был такой реальный. Казалось, можно было потрогать тело призрака, ощутить твердость его плоти. Но лица, лица его различить было невозможно.
– …Я не могу…
– Можешь. Что тебе мешает? Первые пять-шесть глотков доставят тебе несравнимое ни с чем удовольствие, после которого даже секс покажется тебе простой забавой. Давай, выпей его кровь!
– Нет…
– Глотни несравненного блаженства… – Я не могу!
– Можешь! Откажись от борьбы! Дай себе насытиться. Не сдерживай себя!
– Нет!
Откажись от борьбы!
– …Н-е-т!
Виктор кинулся на призрака, но неясный образ тут же пропал.
Исчез, словно его и не было никогда. Остались только слезы на щеках. Слезы на губах. Веки неумолимо жгло от боли. Именно боль, вернувшаяся с такой силой, была причиной его слез. Он потянулся к пузырьку с аспирином, но не удержал его в руке. Непослушные пальцы дрогнули, трубочка упала, на пол посыпались круглые таблетки.
Нет!
Он отбросил их в сторону. Не таблетки сейчас ему нужны.
Кровь! Вот его спасение!
Физические страдания перешли в свою ключевую стадию – сознание трансформировало боль в галлюцинации.
Писатель поднялся с пола и подошел к дивану. Тэо спал. Он встал на колени возле него и коснулся шеи мудреца. Провел длинным ногтем по теплой коже.
Его посетили сомнения.
А вдруг Тэо лжет? Что если он никакой не охотник на вампиров? И придумал всю эту историю с возвращением, чтобы окончательно доконать его?
Великий Сошо улыбнулся. Уже не призрак, а часть его второго я.
Перед глазами поплыло. От жажды сводило челюсти, и ныла гортань. В голове шумел туман похлеще уличного, и в нем мерещилась улыбка Великого Сошо. Именно такая, какую он себе и представлял.
Что, если сам мудрец – вампир? И существует только одна возможность выжить – пить человеческую кровь…
Что, если Тэо послан Анной для того, чтобы Виктор не стал бессмертным? Таким образом она хочет, чтобы писатель умирал медленно и тяжело. У нее была возможность убить его сразу, но она предпочла отдать его агонии невыносимо долгой, мучительной смерти.
Задавая себе эти вопросы, Виктор приходил к выводу, что такое вполне может быть. В конце концов, что он знал о нем, человеке, называющим себя мифическим орнаном, мудрецом? Кроме того, что он сам о себе рассказывал, писатель не знал ничего. Других источников информации у него не было, и подтвердить или опровергнуть слова Тэо Брукса он не мог.
Но если он допускал теорию об обмане, то, что в таком случае ему было делать? Продолжать медленно умирать от голода или все же решиться и переступить невидимую грань?
Писатель наклонился над орнаном, расстегнул его рубашку. При виде человеческой плоти, столь доступной и осязаемой, его пробила дрожь. Язык свело судорогой, и уголки рта повлажнели. Застыв в трепетном ожидании, он терялся в сомнениях и не мог решиться.
Надо сделать выбор. Столь трудный, но столь необходимый.
Только один раз и все. Дальше будет легче.
Всего один укус.
Его рука замерла на уровне адамова яблока.
Рука почувствовала тихую пульсацию крови в венах жертвенного горла. Эти вены, словно изумрудно-синие нити проходили по всей длине шеи Тэо Брукса.
Всего один раз. И не будет больше слез… Только раз.
Рот его раскрылся, клыки выдвинулись наружу.
Вечность впереди. Вечность без слез, страданий и боли. Ты ведь этого хотел? Давай!
Он ничего не почувствует. Ему будет приятно, будет хорошо. Не боль ощутит он, а блаженство. На миг они станут единым целым. Они станут судьбой. Все страдания обратятся в воспоминания, все муки пропадут. И он забудется в объятиях мерцающего мира, перед которым сама смерть покажется ему лишь мимолетным сном.
Виктор почувствовал слабое, но настойчивое гудение в венах. Постепенно оно передалось и Тэо. Рука писателя подрагивала, прощупывая набухшие струны вен.
За миг до истины Тэо повернулся, рубашка соскользнула… И Виктор увидел черную татуировку, украшающую его правое плечо.