Судьбой приказано спастись

Больше всего в этом исполнении Кузьме понравились слова песни: они с теплотой и нежностью говорили о маме и пробудили в сердце парня воспоминания о его любимой маме, которую он, вопреки судьбе, надеялся когда-нибудь встретить вновь. В отличие от остальных присутствующих в помещении, он слушал эту песню с жадностью впитывая каждый звук и пристально следя глазами за губами поющих, как будто боясь пропустить и не расслышать хотя бы одну букву. Заметив такого зрителя, исполнители почувствовали какую-то неловкость – их никто и никогда ещё так страстно не слушал и не смотрел на них таким пронизывающим душу взглядом. Но дальнейшее его поведение удивило не только музыкантов – внимание всех присутствующих в кафе теперь было приковано к нему. Этот странного вида и поведения парень, заметив на сцене свободную гитару, без всякого зазрения совести и не обращая ни на кого внимания, подошёл к ней и, взяв в руки инструмент, уверенно и умело прошёлся по струнам. А буквально уже через пару минут, к всеобщему изумлению, безошибочно и плавно «вклинился» в игру ребят, сумев до конца проиграть с ними незнакомую ему ранее мелодию… Улавливая правильность игры неизвестно откуда взявшегося нового члена коллектива, ребята переглянулись и, как ни в чём ни бывало, продолжали петь, но уже с удвоенным куражом и вдохновением.

Когда песня закончилась, в зале на короткое время воцарилась полная тишина, после которой все присутствующие на этот момент в кафе встали со своих мест и искренними аплодисментами поблагодарили музыкантов, по достоинству оценив исполнение песни о маме. Но главной причиной такой единодушной оценки исполнения стало заунывное, полное тоски, печали и одиночества, медвежье рычание, исполненное Кузьмой в финале песни и приковавшее к нему взгляды музыкантов, которые застыли в оцепенении, боясь даже сдвинуться с места. Наконец, один из них подошёл к парню, слегка коснулся его плеча, выражая таким жестом своё восхищение, и выговорил на выдохе:

– Слушай, ну ты даёшь…

После небольшой паузы, всё ещё ошеломлённо глядя на Кузьму, он спросил с неподдельным интересом:

– Во-первых, скажи откуда ты здесь такой смелый взялся, что так нагло прихватизировал гитару и без спроса взялся за халтуру, хотя это у тебя на халтуру вовсе и не похоже… Где ты так классно научился струны дёргать? Мы не менее двух дней тратим на репетиции, а ты за каких-то пару секунд всё уловил и тут же погнал как ни в чём не бывало с нами играть. А во-вторых, кто ты… не медведь ли одетый в кожу человека? Если да, то он вряд ли смог бы так легко скользить по струнам своими огромными лапами. Я правильно говорю, Арсен? – обратился он к одному из парней, всё ещё застывших на своих местах и внимательно наблюдающих за пока односторонней беседой.

Арсен, не медля с ответом, подошёл ближе и темпераментно начал делиться впечатлениями:

– Знаешь, Вовка, я вначале опешил, когда он беспардонно бросился к гитаре. Ну, думаю, сейчас своими мозолистыми лапищами порвёт нам все струны… А когда он их коснулся, облегчённо вздохнул, удивляясь про себя, как мягко он это делает. Смотреть на это было одно наслаждение… Ну а его медвежий плач – это сверх всякого моего понимания… и испуг полный. Да, кстати, Вова, вы себе, я слышал, гитариста искали, а он возьми и сам к вам явился.

Пожав Кузьме руку, руководитель группы представился:

– Меня Вовка зовут. А это, знакомься, мой друг-армянин – Арсен Саркисян, с которым давно очень не виделись.

– Где-то около десяти лет… – уточнил Арсен, а Владимир затем добавил:

– Кстати, эту песню о матери он сочинил – наш дорогой друг Арсен. Это было ещё в студенческое время. А сейчас вот приехал ко мне в гости, и решили мы вспомнить таким образом старое. Тем более эта песня для нас обоих любимая. Как жаль, что в Армении такая страшная беда случилась… Чужого горя не бывает, особенно, когда теряешь тех, кто очень дорог тебе… Тётя Мария и дядя Андроник были очень гостеприимны и добры ко мне, когда я у них гостил.

Вспомнив печальные события, Владимир достал из сумки яблоки и со словами: – Да… Но прошлого не вернуть, а жизнь продолжается, – угостил ими Кузьму и Арсена. С хрустом откусив сразу почти пол-яблока, Вова энергично жевал мякоть фрукта и одновременно говорил:

– Наша группа называется «А....»

Поскольку слово «авеню» было затруднительно произнести чётко, прикусывая яблоко, то вышло только протяжное «…ню».

Услышав это смешно выговоренное «ню», Кузьма засмеялся и зарычал протяжно по-медвежьи «ню… ню…». Заметив опять на лицах многих испуг, Кузьма улыбнулся. В этот момент он вспомнил и ясно представил себе, как звук, похожий на человеческое «ню..», когда-то в тайге издавал его друг – медведь. Когда маленький Кузьма что-нибудь ел, а стоявший рядом медвежонок смотрел на него, то таким звуком «ню..» жалобно и протяжно просил Кузьму угостить его этим вкусным «ню». Эту дружескую сцену смеха прервал Арсен, заметив при этом с юмором: