Судебные речи

Второй эпизод — самый большой, потому что в нем участвует много лиц. Это так называемое знаменитое «дело лаборантов». Оно в сущности одно, но оно многолико, ибо дело лаборантов распадается на несколько дел. Жило-было дело, называлось «дело лаборантов» за № 2504. Жило-было — и его не стало. Есть «дело» — и нет «дела». Правда, его не съела свинья, как у Гоголя, но его съели свиньи, по предварительному между собой соглашению на общей для всех них платформе. Итак, это дело было, и его не стало. Что же с ним стало? Есть здесь Кузьмин, такой молодчик, который даже исполнял обязанности начальника следственного отдела, этот самый молодчик, кстати сказать, имел за своими плечами две судимости за кражу еще до революции, но сумел оказаться руководителем всего следственного аппарата. Этот Кузьмин имел в своей голове «хорошие» идеи. Вы помните, как он не без гордости заявил здесь, что расшивка дела — это его «идея». Этот «идейный» человек представляет для нас особый интерес. Когда явилась возможность заработать на грязном деле, но была опасность, как бы не просчитаться, а просчитаться было очень легко, тогда у Кузьмина блеснула эта «блестящая» мысль — расшить дело. Было одно дело — будет восемь, и пойдут они по восьми направлениям, и ищи тогда ветра в поле. Одно пошло в один суд, другое пошло в другой суд. Впрочем, шли они только в два определенных, заранее обусловленных суда, где сидели их соучастники. Это была «блестящая» идея Кузьмина, и нужно отдать ему справедливость — задумана она была почти гениально. Но выполнение ее было такое, что этот Левензон, вернувшись домой из тюрьмы, сказал своей жене: «Это или провокация, или работа пьяных мужиков». Задумано правильно, а исполнено было — как будто не в Ленинграде, а в каком-нибудь Суздале: такая топорная, суздальская стряпня… Но это оказалось нам на пользу, так как эта «стряпня» и обусловила провал преступления.

Дело лаборантов обстоит не так, что дана взятка, получена взятка — и прекращено дело. Нет, это построено архитектурно, так что, я думаю, здесь главная роль принадлежит не Кузьмину, а какому-либо инженеру вроде Фридлендера. Хотя он и инженер путей сообщения, но, оказывается, он в известной степени мастер и этой строго продуманной системы, этой осторожно возведенной постройки, где были предусмотрены все последствия, где нужно было пройти ряд ступеней упорно, шаг за шагом, не стесняясь никакими препятствиями, не смущаясь никакими остановками, проходить, проходить, пока не придешь к цели. И риску было бы немного, если бы впрочем, работали не «пьяные мужики». Это сговор, товарищи судьи, редкий даже в нашей практике борьбы со взяточничеством. Целый заговор взяточников против государства, — заговор, в котором спаяны отдельные части в одно целое, где все связаны одним преступным замыслом. В этой — настоящей планетной — системе есть несколько «солнц» и около каждого «солнца» вращаются свои спутники.

Дело лаборантов — это не отдельные эпизоды, не отдельные дела. Это организованный заговор преступников, знающих друг друга, чуть не родственников, кумовьев, которые собираются, совещаются, имеют на откупу у себя защитников-юристов, следователей, судей и обделывают свои грязные, позорные дела, подрывая самые устои нашего государства, метя в самое наше сердце. Товарищи судьи, к этому эпизоду мы должны отнестись с особой строгостью. Мы должны им показать, что умеем поражать их сердца раньше, чем они доберутся до нашего сердца. Этот заговор страшнее многих других. Мы имеем показания Шаховнина по этому делу. В этом показании Шаховнин говорит о том, как развивалась эта деятельность и по каким направлениям она шла. Я должен напомнить это показание: «Перед праздником пасхи, — показал Шаховнин, — когда дело лаборантов было в производстве старшего следователя Михайлова, мне Кузьмин предложил войти в их компанию по получению взяток, и я согласился». Вот первое доказательство того, что я не был голословен. Почему это так случилось, что побудило Шаховнина, Михайлова и Кузьмина вступить на этот путь преступления? Шаховнин ссылался в свое оправдание на тяжелое материальное положение.