Судья неподкупный

Ордынец как не заметил. Губы раздвинул, сверкнул улыбкой.

– Это что тут у вас?

– Это, изволите ли видеть, господин, суд.

Черные брови поползли под рыжую шапку.

– А кого судите?

– Вот, изволите ли видеть, нескольких человек. Обманом деньги вымогали у честных граждан.

– Обманом? Нехорошо, – сказал ордынец. И засмеялся.

А секретарь заторопился, начал излагать дело.

– Был, понимаете ли, господин, один раб – вон он сидит.

Показал на Аткаля. И встретились на мгновение испуганные круглые глаза Аткаля с бесстрашными узкими глазами десятника. Чуть не закричал с перепугу Аткаль.

Сказал десятник:

– Зачем время тратить на какого-то раба? Его убить надо.

Секретарь закивал, в блокноте запись сделал.

– Конечно, убить его надо.

– А почему такое простое дело так долго разбираете?

– Так оно не простое, господин… У раба есть хозяин. Разве он не отвечает за проступки того, кто предан в его власть?

– Отвечает. Его тоже убить надо. Очень простое дело.

– Вот-вот, господин. – Секретарь многозначительно посмотрел в глаза судье. – Именно так мы и поступим.

– Ну так что мешает?

– Необходимо выяснить, кто именно из хозяев этого парня…

– А сколько у него хозяев?

– Позвольте, я объясню по порядку, господин. Сперва он принадлежал одному человеку по имени Хаммаку. Но потом этот Хаммаку через посредство господина Рихети продал своего раба господину Нидинте; господин Нидинта, ничего не зная о том, какими грязными делами ворочает в Сиппаре его раб, спокойно жил в Вавилоне, а тем временем господин Хаммаку…

Ордынец заскучал. Прекрасный солнечный день угас в его глазах, когда паутина судебной волокиты начала липнуть к нему со всех сторон.

Прерывая многословные излияния секретаря, сказал ордынец:

– Так казните их всех, вот и не надо будет много говорить.

– Это невозможно! – вступился защитник. – Нельзя же ставить на одну доску уважаемого банкира и какого-то прощелыгу.

Молодой десятник повернулся в сторону говорящего. Улыбнулся во весь рот.

– Как это невозможно? Что нельзя сделать, если Орда скажет: «делай»? Я скажу своим людям, они помогут.

И свистнул так громко, что у Аткаля кровь из носа пошла.

В зал ворвались пятеро на лошадях. Десятник махнул рукой, показал на осужденных:

– Вот этих взять и убить.

И были схвачены крепкими смуглыми руками уважаемый вавилонский банкир Нидинта, добросовестный служащий Рихети, хитроумный сиппарец Хаммаку и раб его, ничтожный Аткаль.

– Я протестую! – привычно начал защитник.

Обернулся в седле десятник, поглядел на него.

– И этого прихватите! – крикнул он своим людям. – Его тоже!

И вытащили защитника из-за стола, сорвали с него парик, сдернули плащ, поволокли за волосы, как обычного пленного крестьянина.

А десятник глядел и улыбался. И глаза его сверкали из-под рыжей шапки.

Тогда судья города Сиппара совершил единственный смелый поступок в своей жизни. Вылез из-за стола и бухнулся на колени перед маленькой степной лошадкой. И брезгливо отступила лошадка.

– Пощадите хотя бы защитника! – взмолился судья. – Он-то в чем виновен?

– Перечил, – пояснил десятник. – А ты кто?

– Я судья. Я главный в этом зале.

Снизу вверх смотрит судья на молодого ордынца. Непостижим для него этот человек – да и человек ли?

– Главный? – Кричит своим людям: – Тут еще один нашелся, он главный!

Судья уже сообразил, к чему дело катится, на коленях назад попятился. А ордынец лошадью на него наступает, смеется, зубы скалит. Уперся судья спиной в полированный судебный стол, дальше отступать некуда. Уставился в круглое лицо с узкими глазами – безнадежно губами пошевелил.

– Я судья, – только и пролепетал. – Я судья справедливый… Неподку…

– А, справедливый!.. – И снова своим людям крикнул: – Тогда вниз головой его повесьте, он справедливый!

Обвинитель понял, что самое время исчезнуть. Незаметно к выходу стал прокрадываться. По стене пробирался, мышью скользил, тенью полз. У самого выхода схватили его за волосы.

– Я не… – закричал обвинитель отчаянно. Отбиваться не стал, обвис мокрой тряпкой. – Не надо меня!

И только хохот донесся – как показалось несчастному, откуда-то из поднебесья.

Осужденных отвели в тюрьму, набили всех в одну камеру. Аткалю – что, он уже свыкся. Повалился на доски и заснул. А остальным не спалось. Шутка ли – вздумал ордынец предать казни всех, не разбираясь. До самого света галдели, возмущались, Аткалю спать мешали. Пытались выяснить, кто все-таки самый виноватый из всех.

А ордынец со своим десятком времени зря не терял. Пригнал пяток сиппарцев, кто ремеслом плотницким владеет, выстроил их на площади перед зданием суда. С лошади не слезая, спросил: как нынче в Империи казнить принято? Ибо не хотелось ему осквернять боевую сталь кровью оседлых людей.

Жители сиппарские с ноги на ногу переминались, стояли криво, ни выправки, ни достоинства. Наконец начали мямлить. Ну, вешают в Империи. Иному голову отрубят, если знатного происхождения. Могут утопить, особливо ежели преступник – жена, уличенная в злостном прелюбодеянии.

Хмурил брови молодой десятник. Потом спросил:

– Самая позорная казнь какова у вас?

И лошадью на старшего из сиппарских плотников наехал.