Судить буду я

Но Сухроба Ахмедовича не волновали ни коммунистические идеи, ни идеи «демократического» устройства, ни даже ислам­ский путь для Узбекистана. При любой власти, любом режиме, любой идеологии, под любым знаменем – зеленом, или в поло­ску, или даже в крапинку – ему всегда хотелось быть в правя­щей верхушке, а если уж совсем честно, на самой макушке верхушки. Глядя на события, происходящие дома, да и в осталь­ных республиках, где присутствовал один и тот же сценарий, он видел, что многие рвущиеся к власти люди исповедуют такую же мораль, что и он, и готовы служить любому знамени, любой идее, чтобы их только оставили у кормушки. Это предвещало суровую и долгую борьбу за власть. И опять же он был прав, когда в первую свою поездку в Аксай сказал хану Акмалю: «В нашем краю смена коммунистической идеологии пройдет безбо­лезненно. Люди, находящиеся в одной правящей партии с крас­ными билетами, дружно перейдут в другую, тоже правящую, но только с зелеными или желтыми билетами, ибо на Востоке членство хоть в КПСС, хоть в исламской или в демократиче­ской партии – это прежде всего путь к должности, к креслу, а программы, устав, задачи тут на при чем, и все вокруг по­нимают это».

В тюрьму Сенатор загремел с партийным билетом, его даже не успели исключить из КПСС, а когда он вернулся, в тот же вечер Миршаб вручил ему билет уже новой и тоже правящей партии, чему Сухроб Ахмедович не удивился, и был теперь обладателем двух билетов. Он мог поклясться на чем угодно, что у них в Узбекистане никогда, ни при каких обстоятельствах не будет двух равных партий, и вовсе не оттого, что правящая не допустит возникновения другой, конкурирующей. Тут совсем иное: «работает» психология восточного человека, почитающего власть, государственность, чего так не хватает русским в их великой идее соборности, державности. Мало кто рискнет не Востоке при наличии правящей вступить в конкурирующую, и незачем ее создавать. Но это вовсе не означает, что тут нет борьбы, сложностей, но она возникает совсем не на идеологиче­ской основе, а на клановой, земляческой, родовой.

Каков бы ни был расклад политических сил на сегодня, Сухроб Ахмедович понимал, что нужно попытаться вернуть себе прежнюю должность, структуры власти не изменились, хотя люди в Белом Доме на берегу Анхора имели уже другого цвета партийные билеты. Но он хорошо знал нравы, царящие наверху, никто так просто место не вернет, тем более такое – контролирующее правовые органы. А органы – это реальная сила, люди с оружием. Для политика, метящего высоко, этот пост лучший плацдарм для атаки. Поэтому, еще не оглядевшись вокруг и не выстроив никакой тактики и стратегии, он дал такое осторож­ное интервью телевидению: мол, вышла промашка, накладка, оговорили, и он никого не винит, ибо ошибки в правосудии в переломное время неизбежны. И жертвой, мол, становятся люди, находящиеся на переднем плане борьбы за перемены в обществе, истинные борцы за независимость республики, та­кова, мол, всегда и везде цена свободы. В общем, с достоинством, тактом, выдержкой. Подобное интервью на фоне огуль­ного охаивания правосудия, доставшегося республике от «тота­литарного режима» Москвы, выглядело благородно и не могло не броситься в глаза. К жертвам всегда есть не только состра­дание, но и понимание, вот на что и рассчитывал дальновидный Сенатор.

На презентации Сухроб Ахмедович обратил внимание, как много новых, незнакомых людей появилось на поверхности об­щественной жизни в Ташкенте, независимых, с иной манерой поведения, раскованных, тщательно и модно одетых. В боль­шинстве своем это новый слой предпринимателей, коммерсан­тов, бизнесменов, людей, прежде державшихся в тени, незамет­ных, особо не претендовавших на власть и положение в обще­стве. Но едва для них появился маленький просвет, шанс – они объявились тут как тут, мгновенно заняв ключевые позиции в экономике, финансах, и всем сразу стало ясно, кто отныне будет иметь власть в республике. А ведь раньше человек у власти не мог возникнуть из ниоткуда, вдруг, следовало пройти много должностных ступеней, причем не хозяйственных, административных, а прежде всего партийных. И все было ясно – кто за кем стоит, откуда корни, кого куда двигают – выходило, что подобная расстановка сил, незыблемая иерархия ушли навсегда. Вот какой вывод сделал он в первый же вечер на свободе, правда, вечер необыкновенный, где наглядно де­монстрировалось: кто есть кто.