Суета Дулуоза

И вот теперь напрочь обескураженным, великим начальникам команды, героям пришлось отдыхать после фиаско в Коннектикуте, поэтому я остался с кучкой запасных пацанов против Нэшуа (родного города обоих моих родителей) в дождливой жиже, и говорю же, то был пример того, как ко мне относились. После игры, учти… нет, погоди-ка. То был жесточайший футбольный матч, что я когда-либо играл, и та игра все решила для Фэйхи, а также привлекла внимание Лу Либбла из Коламбии и других источников, вроде Университета Дьюка. Естественно, раз герои отдыхали в турецких банях в «Рексе», эту начал я, в грязи, что пахнет так тошнотворно сладко, лицом к лицу с кучей здоровенных крутых греков, поляков, кэнаков и мальчишек-янки, и сталкивался с ними, пока мы все не заляпались до полной неузнаваемости лица или номера на фуфайке. Газетный отчет сосредоточился на сообщении розыгрышей со счетом, 19:13 в пользу Нэшуа, но не учитывал ярдажа при пробежках с мячом в руках, поскольку я, набычившись, в среднем набрал 130 из 149 всех ярдов Лоуэлла, включая 60 ярдов пробежки, когда меня перехватил сзади длинноногий крайний, но я забил 15-ярдовый гол с пасом в руках. Со всех сторон происходили скользкие схватки, блокируемые пинки, юзы в поджидавшие объятья зрителей за боковой, однако та игра остается у меня в памяти как самая прекрасная, где я когда-либо участвовал, и самая значительная, потому что меня в ней использовали (наряду с Биллом Деммонзом) как тягловую лошадь без всякой славы, и я играл так, что аплодировать мог бы лишь профессиональный зритель, одинокий секретный хребтинный матч, вгонявший сваи в сумрак грязекровавленными губами, греза, что корнями уходит к старым играм Гиппера и Олби Бута со старых дождливых кинохроник.

С регулярной командой мы бы, конечно, этот выиграли, никто один в поле не воин, но нет, героям не нравится дождливая грязюка.

Той ночью дома я проснулся посреди сна в узлах мускульных судорог, что называются Лошадками Чарли, от чего заорал; однако никто не предложил мне турецкой бани в «Рексе» после всего этого чокнутого сваезабоя со скользкой пахотой и колготьбы с по большинству детворой на моей стороне.

(Но пытался ли кто-то поднять ставки на большой футбольный матч Благодарения, что подступал следом через десять дней?)

VII

Ладно, вот, однако, наступает большой футбольный матч на День благодарения, должны встретиться заклятые враги, Лоуэлл против Лоренса, при нулевой погоде на поле, таком жестком, что прям лед. Теперь «герои» готовы и начали без меня. Героям пришлось праздновать по радио с восемнадцатью тысячами зрителей. Я сижу в соломе у подножья скамьи с, как говорят французы, mon derrière dans paille («жопой в соломе»). Подходит конец первой половины, никакого счета вообще. Во второй половине они соображают, что я им могу понадобиться, и вводят меня. (Может, прикинули, что я до ужаса скверно выглядел в том матче с Нэшуа и никому дела не будет.) В какой-то миг я почти что вырываюсь, но какой-то пацан из Лоренса просто чуть подсекает меня мясистой итальянской рукой. А несколько розыгрышей спустя Келакис мечет мне высокий 3-ярдовый пас над руками наружного крайнего, и врубается, и гонит напролом, опустив голову, подняв голову, пауза, дальше, Даунинг ставит прекрасную блокировку, кто-то еще – тоже, подскакивая, я пру, 18 ярдов, и только достигаю линии ворот, а пацан из Лоренса врезается в меня и виснет, но я выпрыгиваю из его хватки и шлепаюсь носом, с единственным голом за всю игру. Счет 8:0, потому что Хэрри Кинер уже заблокировал Лоренсов удар с рук и напрыгнул на него в зачетной зоне ради 2-очковой страховки. Мы бы все равно могли выиграть 2:0. У нас нападение будь здоров какое. Но когда игра заканчивается, столпотворение и все такое, я тут же бегу в раздевалки поперед всех на поле, чтоб быстро переодеться к Ужину Благодарения дома, а в раздевалке Лоуэллской средней – не кто иной, как Пай Менелакос, матерится и пинает шлем, как будто мы проиграли, а матерится из-за того, что я, а не он забил единственный гол матча?

Ну вот, пожалуйста.

Он принимает предложение Норича в Вермонте, пока Фрэнсис Фэйхи приходит ко мне домой, а за ним несколько дней спустя люди Лу Либбла.

Поэтому в данном случае, женушка, я вправе злиться, я злюсь, но Господь выдал мне шанс помочь себе.

Бедный Па меж тем, дома, индейка, пирожки с вишней, бесплатные кегли в кегельбанах, ура, я со своей мечтой о колледже, как Флинн-пострел, и тут поспел.

Все равно говорю, что это значит? Можешь сказать, я хвастун насчет футбола, хотя все эти отчеты имеются в газетных подшивках, называемых «моргом», я признаю, что хвастун, только я это так не называю, потому что в чем смысл-то все равно, ибо как сказал Екклесиаст: «Суета сует… все суета».[1] Убиваешь себя, чтоб добраться до могилы. Особенно себя убиваешь, чтоб добраться до могилы еще до того, как умрешь, и могила называется «успех», могила эта называется фу-ты ну-ты боты гнуты фуфелом.

Книга вторая

I