Газали пишет: «Алхимическое золото лучше простого золота, но настоящего алхимика можно встретить столь же редко, как и настоящего суфия. Поверхностные знания о суфизме нельзя ставить выше настоящего знания» («Алхимия счастья»).
Прежде всего нужно помнить о том, что алхимическая традиция Запада сформировалась в основном под влиянием арабских источников и что самая старая из ныне существующих рукописей — «Изумрудные Скрижали» Гермеса Трисмегиста — написана на арабском языке. Далее, одним из первых классических суфиев был Джабир ибн ал-Хайан, которого так и называли — Суфий. В Европе он был известен как Гебер и считался алхимиком и оккультистом. Он жил за 3 века до Газали.
«Великое делание» — это перевод суфийской фразы, а учение о микрокосме и макрокосме (что вверху, то и внизу) представляет собой часть суфийской традиции, и Газали подробно излагает его. Т. к. суфизм не является обычной выдумкой, появление которой можно отнести к определенному моменту времени, существование подобных концепций в других подлинных тайных традициях можно считать неизбежным. Попытки подхода к теории превращения грубого в тонкое с соответствующих позиций будут иметь успех только в том случае, если все эти идеи будут ясно поняты.
«Возрождение богословских наук» Газали публично сжигали в мусульманской Испании (это было еще до того, как его признали величайшим авторитетом ислама), потому что в этой книге можно было встретить подобные заявления:
«Божественное знание столь глубоко, что по-настоящему об этом знают лишь те, кто уже обладает им. Ребенок не имеет реального представления о достижениях взрослого. Обычный взрослый человек не может судить о достижениях ученого. Точно так же ученый не может понять переживаний озаренных святых или суфиев».
В «Возрождении» содержатся важнейшие толкования суфийского идеала любви и подчеркивается близость людей друг к другу и ко всему творению. Цитируя в IV книге суфийского ученого Малика ибн Динара, Газали пишет: «Подобно тому, как вместе будут летать птицы из одной стаи, соединятся и два человека, обладающие общими качествами».
Газали указывает, что «смесь свиньи, собаки, дьявола и святого» это неподходящая основа для ума, пытающегося обрести глубокое понимание, которое с помощью такой смеси обрести будет невозможно. «Если вы хотите увидеть лампу, надо перестать смотреть на подушку».
Необходимо узнать и практически использовать метод, с помощью которого дьявольскую смесь можно нейтрализовать, другими словами, установить зеркало так, чтобы оно отражало вещи должным образом. Такое знание и практика являются результатом суфийской специализации.
Особая суфийская техника, позволяющая обрести способность к учению и начать учение и в конечном итоге подводящая к мудрости, есть не что иное, как следствие правильного подхода. «Существует много ступеней познания, — подчеркивает Газали.— Обычный человек подобен муравью, ползущему по бумаге. Этот муравей видит буквы и думает, что своим появлением они обязаны только перу и ничему другому» («Алхимия счастья»).
Что же является результатом суфийской специализации по отношению к обычному миру? Газали отвечает на этот вопрос в «Алхимии», используя особые термины. Некоторые люди управляют своим телом. «Люди, достигшие определенной силы, могут управлять не только своим телом, но и телами других. Если такой человек пожелает излечить инвалида, он сделает это... Усилием воли он может заставить другого человека прийти к нему».
Есть три качества, которые появляются у человека вследствие суфийской специализации и могут быть описаны в терминах, доступных обычному читателю.
1. Способность к высшим формам восприятия, достигаемая с помощью сознательных усилий.
2. Способность к перемещению тела независимо от его массы.
3. Мгновенное восприятие знания. Обычно эта способность приобретается трудом, но они получают ее в результате озарения или с помощью интуиции.
Эти способности могут показаться странными или разобщенными, но в действительности они представляют собой только часть высшего уровня бытия или существования, и обычные люди могут узнать о них благодаря лишь таким грубым средствам. «Обычным способом эту взаимосвязь объяснить невозможно, точно так же, как невозможно говорить о воздействии поэзии с теми, кто лишен способности к ее восприятию, или о цвете с лишенными зрения».