Сугроб

Я смотрю на него в упор, играть так играть по-взрослому. А ты как думал, что я буду юлить? Выдумки сочинять? Как тебе такое: парк, сугробы, смерть? И что ты мне здесь сделаешь? А? Его голубые глаза пристально всматриваются в мои, безумные, сухие. Вижу, как он обдумывает услышанное.

— Вот это да! Конечно! Мы тогда застряли в каком-то поселке на краю света. Родители на заправке машину чинили, а я просто бродил по зимнему парку, с мальчиком болтал. Уже не помню о чём.

— О сугробах!!! — невольно громко восклицаю я.

— Что? — удивляется он (или делает вид?). — Возможно, и о сугробах. Я просто не помню. Мало ли, о чём дети болтают. Я тогда вечно что-то выдумывал, ерунду городил. Невероятно, конечно, вы — тот самый мальчик!

— Конечно, это я. Я думал… — вдруг мне становится за себя неловко. — Ну, ходили слухи, что ты замерз там, насмерть. В нашем парке, — как-то незаметно я перешёл на «ты».

— Вот ужас! Нет, я б заметил, если б умер, — смеется он. — Ты что-то напутал, приятель. Мы уехали в тот же день.

— Ну, а кто тогда умер? — спрашиваю я, но его лицо уже расплывается перед глазами, потому что уже знаю ответ. Я хватаюсь за него, чтоб не упасть.

— Эй, всё в порядке?

— Бабушкин внучок, ботаник… — бормочу я сам себе. — Это был другой мальчик. Другой! Понимаешь?

Не прощаясь, плетусь, куда глаза глядят. Пространство выгибается линзой, кружа голову выпуклой реальностью, как тогда, зимой, когда я выходил из дома на войну с сугробом. Взор застилают частые снежники, голова кружится от избытка кислорода. Теперь я понимаю, что никогда не разговаривал с замёрзшим мальчиком, я никогда с ним не встречался, меня никогда ничего не связывало с сугробами, кроме моего воображения, кроме собственной фантазии. Я сильно запутался, позволил домыслам управлять моей жизнью. Фобия настолько прочно обосновалась на фундаменте того мимолетного разговора, что взяла надо мной верх. Я сам сочинил страшную сказку и сам же в неё поверил. Моя хвалёная логика, привет! Всё это чертово время я был живым мертвецом, похороненным собственной выдумкой. Всё это чертово время врачи были правы: реально только моё безумие, а не сугробы.

А вот и коморка — мой склеп, спрятанный от всего мира. Здесь можно стать невидимым, уснуть и не проснуться, оказаться забытым, никому не нужным сумасшедшим. Вот бы запереть все замки, закопаться под одеяло, как в сугроб, свернуться и выть от безысходности, что потеряно столько времени. Где же ключ? Проклятый дырявый карман, всё вечно в подкладе! Ещё и наступил на что-то мягкое! Поднимаю с земли на автомате — кажись, перчатка. Тьфу ты, опять идиотский Петрушка того мальчонки. Вот же напасть! Бесит! Не понял, а что тут сбоку торчит-шелестит. Помятый фантик с неразборчивыми детскими каракулями. Разворачиваю на свет: «Памаги!».