Сугубо доверительно [Посол в Вашингтоне при шести президентах США (1962-1986 гг.)]

25 октября в обеих столицах было объявлено о начале такого обсуждения. Оно открылось 17 ноября 1969 года в Хельсинки. Так был начат многолетний процесс переговоров по ограничению стратегических ядерных вооружений, который постепенно стал барометром наших общих отношений с США.

После предварительной сессии в Хельсинки состоялись 7 раундов переговоров (попеременно в Хельсинки и в Вене). Они заняли 30 месяцев вплоть до встречи Никсона и Брежнева в Москве в 1972 году.

Затянутость этих переговоров объяснялась тем, что, дав согласие на их ведение, Никсон и Киссинджер не спешили, а стремились „дозировать" прогресс на них в зависимости от „поведения" СССР не только на этих переговорах, но и в других международных вопросах (прежде всего вьетнамском).

Все эти переговоры в критические моменты направлялись по конфиденциальному каналу Киссинджер-Добрынин. О факте существования такого канала ничего не было известно не только широкой общественности, но и обеим делегациям, которые вели переговоры, а также госдепартаменту. У нас о нем знали, кроме Громыко и зав. американским отделом МИД, лишь несколько членов Политбюро.

Ведение переговоров по конфиденциальному каналу позволяло руководству обеих стран вмешиваться и развязывать узлы по принципиальным спорным вопросам, преодолевая таким образом возникавшие разногласия. Вместе с тем переговоры на двух уровнях порой вносили определенную путаницу и недоразумения в общий переговорный процесс. Особенно это проявлялось на американской стороне, где все нити ведения переговоров находились в руках Киссинджера, и даже при всем его умении и организаторском таланте он просто не был в состоянии единолично охватывать все детали и нюансы переговоров. Порой это вызывало недовольство в американской делегации, которую он держал на голодном пайке в отношении информации, проходившей по конфиденциальному каналу. По существу, в таком же положении находилась и советская делегация.

С самого начала переговоров делегаций в Хельсинки возникло кардинальное расхождение в отношении самого определения: какое ядерное оружие считать стратегическим (мы включали, в частности, тогда также оружие передового базирования, а американцы были категорически против). В результате возникших трудностей вокруг ограничения стратегических наступательных вооружений, советская сторона предложила начать конкретное обсуждение вопроса о системах ПРО. Однако администрация Никсона обусловила начало работы над таким договором одновременным согласованием ограничений на наступательные вооружения, по-прежнему отказываясь обсуждать ядерные средства передового базирования. В результате переговоры, по существу, шли вхолостую в течение всего 1970 года. Прорыв произошел лишь после того, как США согласились в начале 1971 года на то, что в порядке компенсации за наличие у них ядерных средств передового базирования Советский Союз может иметь большее, чем у США, количество межконтинентальных ракет (вопрос о передовом базировании мы постоянно поднимали в последующих переговорах по разоружению).

Эта дискуссия на время оставила за кадром важный вопрос о стратегических ракетах с РГЧ — разделяющимися головными частями, которые резко усиливали потенциальный ядерный удар за счет увеличения числа боеголовок на одних и тех же ракетах. Короче, назревал новый качественный виток гонки ядерных вооружений. Американская сторона первая осуществила этот технологический прорыв и надеялась надолго сохранить это преимущество. Поэтому она была фактически против запрета таких ракет.

Следует в этой связи заметить, что в нежелании США в то время согласиться (разговор на эту тему состоялся по конфиденциальному каналу) на ограничения или запрет стратегических ракет с разделяющимися головными частями, а позже отказаться от доктрины „звездных войн" прослеживается погоня американцев за „жар-птицей", т. е. желание получить „окончательное" преимущество, хотя вся история советско-американской гонки вооружений убедительно показала, что ни одна сторона не позволила бы другой, иметь такое преимущество. Известно, что через пару лет Советский Союз создал свои ракеты с разделяющимися головными частями.

Отвергая целесообразность взаимного отказа от ракет с РГЧ в тот период, администрация Никсона упустила серьезную возможность затормозить советско-американскую гонку вооружений, укрепить стратегическую стабильность. Лишь к началу 90-х годов, т. е. спустя 20 лет, правительства обеих стран пришли к пониманию этого факта, оформив это соглашением 1993 года о ликвидации ракет с РГЧ в процессе радикального сокращения стратегических сил обеих стран.