Сугубо доверительно [Посол в Вашингтоне при шести президентах США (1962-1986 гг.)]

Поясняя свою мысль, он заметил, что мне, конечно, известно, что порой разные члены Политбюро по-разному оценивают события в советско-американских отношениях и подчас довольно эмоционально воспринимают их (намек на Хрущева). Поэтому моя задача — давать в Москву серьезную, солидную, аргументированную информацию, не сбиваясь „на мелочи".

Вообще должен сказать, что, хотя Громыко был известен как „железный министр", который всегда целиком и полностью выполнял решения Политбюро ЦК, не отступая от них ни на шаг в любых переговорах с Вашингтоном, в целом же он не был убежденным сторонником конфронтации с США и старался по возможности избегать их. Он ценил элементы стабильности в этих отношениях, хотя и не настаивал должным образом на своем мнении, если это расходилось с мнением напористого Хрущева. (Надо отдать должное Громыко: в частном разговоре с ним он обычно высказывал откровенно свою точку зрения, но не доводил дело до серьезного спора, тем более в присутствии других членов советского руководства.)

Побывал я перед отъездом, конечно, и у Хрущева. Его наказ был энергичен: твердо защищать и продвигать интересы Советского Союза и „не поддаваться на провокации". Вместе с тем я услышал из его уст и немножко необычный для него совет: „Не задираться без нужды". Он прямо сказал, что война с США недопустима и что я всегда должен исходить из этого. Это — главное.

Затем он дал оценку нашим отношениям с США. Говорил он, как всегда, эмоционально. Из сказанного им было видно, что основной задачей на тот момент в советско-американских отношениях он ставил решение германского вопроса и проблемы Западного Берлина (в духе того, что он говорил Кеннеди в Вене: заключение мирного договора с двумя германскими государствами, ФРГ и ГДР, при этом Западный Берлин будет наделен статусом „вольного города"). Такое решение должно было, по его мнению, внести стабильность в положение послевоенной Европы и несколько ограничить влияние США в возрождавшейся Германии. Последняя же по-прежнему оставалась предметом озабоченности советского руководства, особенно с точки зрения возможности получения западными немцами ядерного оружия в свои руки.

Резко критиковал он и стремление американцев развивать свое стратегическое ядерное превосходство, что делало их, по его словам, „особенно нахальными". В качестве примера он сослался на размещение американских ядерных ракет в Турции, „под самым носом у Советского Союза". „Надо постепенно укорачивать им руки", — заявил он. Однако эту свою мысль он не развивал. Возможно, у него уже были планы размещения советских ракет на Кубе. Но он ни словом не обмолвился об этом в беседе со мной.

О президенте Кеннеди говорил уже более уважительно, чем, скажем, год назад. Теперь Хрущев считал, что хотя президент и молодой, но „человек с характером". И все же у него проскальзывали нотки, что надо продолжать оказывать нажим на Кеннеди в расчете на успех. Он считал, что вторая встреча с ним могла бы быть полезной.

После беседы с Хрущевым у меня не сложилось впечатление, что он исходил из возможности крупного конфликта с США в обозримом будущем, хотя напряженность в отношениях (главным образом из-за германских дел) будет, по его оценкам, время от времени сказываться. В общем, особой тревоги у Хрущева не было, когда он „благословил" меня на этот пост.

Конфиденциальный канал

Следует сказать, что в период после отъезда посла Меньшикова домой 4 января и до моего приезда в Вашингтон в марте, между Хрущевым и Кеннеди продолжался негласный обмен мнениями.

В течение нескольких месяцев между ними действовал конфиденциальный канал связи через корреспондента ТАСС в Вашингтоне Георгия Большакова и брата президента Роберта Кеннеди, а также пресс-секретаря президента Пьера Сэлинджера. Большаков, работавший под „крышей" ТАСС, был сотрудником нашей военной разведки в чине полковника, но ему категорически запрещалось заниматься какими-либо другими делами, помимо этой связи. У него установились хорошие личные отношения с сподвижниками президента — он бывал у них дома, играл в теннис и т. п

Большаков был исполнительным офицером, умевшим хранить в тайне свою связь (даже посол Меньшиков не знал о ней). Однако его серьезным недостатком было то, что он плохо знал дипломатическую сторону наших отношений с администрацией Кеннеди, не был в курсе деталей некоторых переговоров или позиций обеих сторон. Он, по существу, был хорошим „почтовым ящиком", но не более, поскольку давал мало дополнительной информации в силу того, что не мог достаточно квалифицированно вести беседы с Р.Кеннеди и Сэлинджером по широкому кругу вопросов. Более того, он порой неправильно интерпретировал их высказывания. Учитывая все это, Громыко, с одобрения Хрущева, поручил мне постепенно взять связи Большакова на себя, хотя и продолжать его использовать в отдельных случаях.