Сугубо доверительно [Посол в Вашингтоне при шести президентах США (1962-1986 гг.)]

В следующий приезд в Москву (для участия в октябрьском пленуме ЦК КПСС) я, как всегда, встретился с Брежневым наедине. Мыслил он, однако, весьма упрощенными категориями. Он негодовал, почему Форд не сделал "знаменем" своей кампании „борьбу за мир, против мракобеса Рейгана", что, дескать, повело бы за ним „всех честных американцев". Возмущался Брежнев и использованием против нас ангольской темы, ибо считал, что там мы делаем „справедливое дело". Я постарался снова изложить ему этот вопрос, как он выглядел в глазах американцев, но большого успеха не имел, поскольку он считал, что США просто не хотят принять „честность его намерений" в Анголе, где СССР не стремится иметь никаких военных баз, а лишь помогает „местным патриотам-интернационалистам". Короче, в этих вопросах он по-прежнему оставался в идеологическом плену.

Вместе с тем Брежнев убежденно стоял на необходимости улучшения отношений с Америкой, рассматривая это как одно из главных направлений советской внешней политики, и поддерживал мои усилия в этом плане. Надо сказать, что по-своему он завидовал и даже восхищался достижениями США в том, что касается высокого уровня жизни населения, экономики, науки и техники (он об этом мне сам говорил наедине), но в то же время утверждал, что будущее все же за социализмом и что в конечном счете он победит в историческом соревновании с капитализмом. Брежнев полностью исключал при этом возможность какой-либо войны с США, ибо это было бы „концом света". Поэтому все домыслы в США о каких-то возможных планах „превентивного удара" со стороны Советского Союза были лишены всяких оснований. Об этом я могу твердо заявить.

Разрядка в отношениях с США была действительно целью Брежнева, хотя он и не понимал полностью всех ее сложностей в тот исторический момент. „Классовый подход" к вопросам внешней политики входил в его политическое кредо. США в этом смысле оставались для него основным противником, который стремился подорвать социалистические устои в Советском Союзе и в социалистическом лагере. Соответственно и разрядка для него, как и для Форда, имела свои пределы.

Киссинджер делает исторический экскурс

В конце октября Киссинджер пригласил меня для беседы. Он сказал, хотел бы в общей и неофициальной форме „бросить взгляд" — за несколько дней до выборов — на общее состояние советско-американских отношений.

Госсекретарь назвал период с 1969-го по 1974 год „временем больших свершений" в наших отношениях и взлета политики разрядки. Однако затем наступил определенный спад, достигший, по его мнению, в данный момент в силу предвыборной кампании своей низшей точки за весь период администрации Никсона — Форда. По оценке Киссинджера, этот спад в советско-американских отношениях начался в 1974 году, когда американский конгресс отказал Советскому Союзу в предоставлении режима наибольшего благоприятствования в торговле, связав этот вопрос с проблемой эмиграции из СССР.

С этого момента влиятельные еврейские круги в США решительно противодействовали любым шагам по развитию советско-американских отношений. В значительной степени такой позиции придерживались и американские средства массовой информации, где либеральные журналисты находились под влиянием этих кругов.

Следующим фактором, приведшим к спаду, явилось, по его мнению, то, что в период подготовки парижских соглашений по Вьетнаму и сразу же вслед за ними СССР — „именно СССР, а не Китай" — осуществил массированные военные поставки Северному Вьетнаму, что позволило последнему начать вскоре после этого мощное наступление на юге и перечеркнуть эти соглашения.

Затем последовали ангольские события. Он по-прежнему интерпретировал их как преднамеренное нарушение Советским Союзом глобального равновесия с Америкой с использованием кубинцев, что, дескать, вызвало большой резонанс в США и настроило общественное мнение против политики разрядки с СССР, а это нашло отражение и в предвыборной кампании в США.

Киссинджер представлял текущие события на юге Африки как продукт советско-американского соперничества, а не как борьбу коренного населения за свою свободу и независимость. Он при этом утверждал, будто на юге Африки мы преследовали антиамериканские цели и стремились нанести ущерб интересам США, а может быть, и ему лично.

Я ответил Киссинджеру, что кое в чем он, видимо, прав и с рядом его доводов можно согласиться. Сказал ему вместе с тем, что неудачи американской внешней политики, в частности и в Африке, в том числе подчас и из-за ошибок самого Киссинджера, нельзя автоматически переносить на советско-американские отношения, а тем более представлять все дело так, будто в неблагоприятном для США развитии внешних событий всегда виноват только СССР. Мы, конечно, не святые, но и американцы небезгрешны.

Киссинджер примирительно сказал, что его высказывания носили „характер краткого исторического экскурса". Он просто откровенно — не для полемики — высказывал вслух то, что сам думал и что думали многие в США на этот счет.