Сугубо доверительно [Посол в Вашингтоне при шести президентах США (1962-1986 гг.)]

Рональд Рейган был, пожалуй, наиболее противоречивым и вместе с тем довольно необычным президентом США в послевоенной истории наших отношений. Он никого не оставлял равнодушным. Оценки его деятельности как президента так же противоречивы, как и он сам. Поскольку исследование президентства Рейгана не входит в мою задачу, остановлюсь вкратце лишь на его роли в советско-американских отношениях.

Если проследить смену администраций в Белом доме, то легко обнаружить неровный, волнообразный характер советско-американских отношений. Ф.Рузвельт сцементировал советско-американский союз военных лет. Трумэн символизировал начало „холодной войны", которая при нем уже достигла значительного размаха. Эйзенхауэр к концу своей администрации пытался смягчить конфронтацию. Кеннеди, пройдя через кубинский кризис, начал поиск разрядки. При Джонсоне были неустойчивые отношения, но без конфронтации. Никсон способствовал развитию и кульминации разрядки. При Форде отношения стали неопределенными, но с сохранением их известного статус-кво. Президентство Картера характеризовалось лихорадкой разрядки и ее развалом. Сложнее оценивать президентство Рейгана.

Феномен или парадокс Рейгана

В восприятии моих соотечественников-современников президент Рейган остался как колоритный, но все-таки малопонятный политический лидер. Трансформацию от „врага СССР и поджигателя войны" до приятного собеседника, прогуливавшегося рука об руку с Горбачевым по Красной площади и заключившего с СССР ряд важных соглашений по ограничению ядерных вооружений, непросто было понять рядовым гражданам моей страны. Да и на Западе далеко не все были готовы это понять.

В этой связи хотелось бы сказать несколько слово так называемом феномене или парадоксе Рейгана.

С приходом к власти Рейгана как нового президента США, в Москве, несмотря на всю его репутацию, не было вопроса о том, какая политика — разрядка или конфронтация — является для нас наиболее предпочтительной. Советское руководство, конечно, предпочитало разрядку 70-х годов. Да и в общественном мнении Советского Союза не было каких-либо споров на этот счет.

Таким образом, для Политбюро в первой половине 80-х годов вопрос был не в том, что выбирать, а в том, какой курс изберет новая администрация, и соответственно отвечать на него. В течение первых четырех лет администрации Москва при сменявших друг друга руководителях продолжала попытки возродить разрядку в наших отношениях и добиться ограничения вооружений, одновременно критикуя США за отказ следовать по пути разрядки напряженности, контроля над вооружениями и переговоров. Администрация же Рейгана открыто встала на путь конфронтации и достижения военного превосходства, вместо детанта и взаимного ограничения вооружений. Действия Советского Союза в этот период в гораздо большей степени, чем это признается на Западе, сводились к реакции на действия Рейгана.

Должен признаться, что склад ума президента Рейгана, его психологический настрой в отношении Советского Союза и его руководителей интересовали меня с самого начала. Понять это оказалось не так просто, тем более что очень скоро его образ как антисоветски настроенного президента стал полностью доминировать в нашем сознании. Что привлекало тогда мое внимание и несколько озадачивало, так это несовместимость провозглашенного им антисоветского курса с некоторыми действиями и подходами, о которых ничего не было известно общественности и политическим кругам США, но которые время от времени проявлялись в его негласных контактах с советскими руководителями.

Рейган, например, не видел ничего противоречивого в том, чтобы публично (и, думается, вполне искренне) резко осуждать Советский Союз как „империю зла", а его руководство одаривать весьма нелестными эпитетами и почти одновременно в своих конфиденциальных письмах, написанных им лично от руки Генеральному секретарю ЦК КПСС, говорить (видимо, не менее искренне) о своем стремлении к безъядерному миру, и улучшению советско-американских отношений, и к встрече с главным безбожником-коммунистом.

В его сознании все это как-то причудливо совмещалось. При этом впечатление было таково, что сам он не очень-то задумывался над такими противоречиями и над тем, как все это могло выглядеть в глазах советского руководства. Вообще его чересчур свободная и даже подчас развязная публичная антисоветская риторика порой без особых конкретных причин наносила серьезный вред нашим отношениям.

В Москве такое поведение президента Рейгана воспринималось в первые годы резко отрицательно (в нем видели убежденного врага, а поступавшие порой сведения или заверения о каких-то его намерениях улучшать отношения долго расценивались у нас как несерьезные, обманные или пропагандистские). Даже негласный зондаж самого Рейгана в конце первого срока его президентства о возможной встрече на высшем уровне все еще воспринимали в Кремле с определенным скептицизмом, поскольку он ассоциировался в наших умах с предвыборной кампанией 1984 года.