Сугубо доверительно [Посол в Вашингтоне при шести президентах США (1962-1986 гг.)]

Джонсон, ознакомившись с посланием, тут же сказал, что имеет мало влияния „на того парня в Париже" (де Голля) и попросил Хрущева все же пойти на двустороннее заявление от имени СССР и США, не дожидаясь других (что и было вскоре сделано).

По ходу беседы Джонсон также высказался в пользу обмена телевизионными выступлениями президента США и Хрущева.

Джонсон передал далее текст своего ответного послания Хрущеву по поводу нарушений американскими самолетами советских границ. Он сказал, что американским ВВС даны строгие указания следить за тем, чтобы границы не нарушались. Он попросил нас „не прибегать к крайним мерам", ибо могут быть и „неумышленные ошибки" (15 мая в устном конфиденциальном ответе Хрущев выразил удовлетворение по поводу мер, предпринятых президентом Джонсоном по прекращению нарушений советских границ).

Надо сказать, что президент Джонсон был весьма разговорчив. Он выделялся этим, пожалуй, из всех известных мне президентов. Джонсон активно жестикулировал и в наиболее важные моменты беседы приближал свое лицо к лицу собеседника, буквально нос к носу, и, прямо глядя ему в глаза и подтягивая его к себе за лацкан пиджака, старался убедить в своей правоте. Собеседник он был действительно интересный и не столько в плане беседы на профессиональные дипломатические темы (при них он явно скучал), сколько в общем, широком, разговорном плане. Он стремился вести беседу в дружественном тоне, избегая каких-либо острых углов, чтобы собеседники остались довольны друг другом.

В целом моя первая личная встреча с президентом показала, что почти все его заботы и помыслы были связаны с предвыборной борьбой. Через эту призму он тогда смотрел и на международные события. Томпсон мне прямо говорил в эти дни, что до выборов в советско-американских отношениях будет затишье — в том смысле, что серьезные вопросы решаться не будут. Во всяком случае, таков был настрой у президента.

Снова германский вопрос и Юго-Восточная Азия

Тем временем жизнь продолжала идти своим чередом. Хрущев не собирался терять целый год в ожидании исхода президентской кампании в США. 5 июня он направил устное конфиденциальное послание Джонсону. Выступая в пользу некоторого сокращения войск СССР и США в Европе, Хрущев сообщил о своем намерении сократить там наши войска на 15 тысяч человек. Предлагал поручить Раску и Громыко более глубоко изучить комплекс вопросов разоружения. Призывал Джонсона устранить такой источник осложнений, как продолжающиеся со стороны США покушения на суверенитет и безопасность Кубы.

Это неприятный разговор для нас обоих, знаю, говорилось в обращении Хрущева. Но мир нужен всем в одинаковой мере. Значит, необходимо потушить очаги напряженности, в том числе и в районе Южного Вьетнама, Камбоджи, где возникла сейчас угроза распада мирной системы, созданной Женевскими соглашениями 1954-го и 1962 годов.

Германский вопрос является коренным потому, что он служит источником всей нынешней напряженности. Тут сосредоточены наши вооруженные силы — одна против другой. Если бы был решен германский вопрос, то не было бы „великого противостояния Джона и Ивана".

Хрущев высказывал далее свою непоколебимую убежденность в том, что ФРГ никогда не удастся поглотить ГДР. „Сейчас во всем мире существует почти единое мнение, что германский вопрос нельзя решить путем ликвидации ГДР, поглощения ее Западной Германией и созданием единого капиталистического государства. Это невозможно. Мы против этого. Если есть еще люди, которые пытаются достичь этой цели, то они авантюристы… И если пройдет еще 100 лет и если даже все еще будет существовать капиталистическая система, то им, реваншистам, все равно не удастся приобрести то, чего они хотели бы, т. е. захватить ГДР. Такова реальность, и с ней надо всем считаться". Хрущев, как видим, не был большим пророком.

Как бы реализуя мысли своего предыдущего послания, Хрущев 10 июня поручил мне информировать доверительно президента Джонсона о том, что правительство СССР и ГДР решили в ходе предстоящего визита в СССР Ульбрихта заключить Договор о дружбе, взаимной помощи и сотрудничестве.

Для Раска, через которого мною было передано это сообщение о договоре, оно явилось довольно неожиданным. Он не скрывал своего неудовольствия, но от высказываний по существу вопроса уклонился, заметив лишь в саркастической форме, что советская внешняя политика, как он давно думал, в целом сводится, видимо, к довольно простой формуле: „что мое — то мое, а что ваше — давайте делить пополам".

Несколько позже, в октябре, во время одной из наших неофициальных встреч Банди рассказал, что в ходе дебатов в Белом доме высказывалась мысль, что объединение Германии „реально только вне рамок НАТО". В администрации „гадают", почему СССР не выступает за объединение Германии как нейтрального государства, что могло бы дать Москве пропагандистский выигрыш.