Сука или Враг по крови

Я хотел объяснить ей, как получилось так, что девочка считает меня своим отцом, но вышло, что рассказал ей всё. О себе. Всю правду. Абсолютно всё.

- В общем, Таня, - закончил я свой полуторачасовой рассказ, - вот такие вот пирожки. Я вор. Точнее сказать, бывший вор.

Сидя напротив меня вполоборота, Татьяна глядела в окно, хотя за ним было черно, как на душе эсэсовца.

- Что скажешь?

Однако Татьяна упорно молчала и смотрела в окно.

Я рассматривал её профиль и думал о том, что в моей жизни было не так уж много женщин. А уж таких, как Таня, не было вовсе.

- Что скажешь?

Не поворачивая головы, она поинтересовалась:

- Ты собираешься воспитывать эту девочку?

- Я… Я готов о ней заботиться… Но если честно, я в полной растерянности… Я не в том положении, чтобы усыновлять… ну… удочерять… Короче, ты понимаешь…

- Конечно, - медленно проговорила она, - я понимаю.

Мы помолчали - то ли каждый о своём, то ли вдвоём об одном и том же.

Проснулся сверчок и затянул, бездарь, свою неизменную, привычную, однообразную…

- Что же делать? – нарушил я первым затянувшееся молчание.

- Ничего не делать. Спать. - Она встала. – Если хочешь, я постелю тебе у себя.

Удары моего сердца участились.

- Не могу гарантировать тебе, что не стану приставать.

Она улыбнулась. Грустно так улыбнулась.

- А я и не прошу таких гарантий. Мы же взрослые люди. Позади война, полжизни ею загублено, некогда в романы играть…

Таня направилась в спальню. Я проводил её взглядом. Посидел чуток ещё, чтоб успокоиться, и пошёл за ней.

 

…

 

На следующий день, ранёхонько с утра, заявился Порох.

Я за эти дни существенно расслабился, поэтому не услышал, как он вошёл. Я лишь сквозь сон почувствовал чьё-то присутствие, просто открыл глаза и увидел его стоящим у кровати. Он стоял недвижимо и глядел на нас с Таней. Таня крепко спала, уютно примостившись у меня на плече.

Я поднял свободную руку и приложил палец к губам. Не шуми, дескать. Порох кивнул и повёл глазами в сторону. Выйди, мол, потолкуем. Я осторожно вытянул руку из-под Танюши и, тихонько одевшись, вышел за Серёгой во двор.

- Ну и как это называется? – грозно так и тяжело, прямо танком, попёр на меня Пархоменко.

- Не будь наивным, ты ведь сам всё понимаешь.

- Ни хрена я не понимаю и понимать не хочу! Короче, Угрюмый, собирай свои кишки и уматывай.

- Послушай…

- Я всё сказал!

- Не заводись, Порох. Я люблю твою сестру.

- Чего-чего? – Он скривился в лице и склонил голову вбок, как делают собаки, когда увидят нечто удивительное для себя.

- Люблю и хочу с ней жить.

- Да не толкай ты мне это фуфло! Знаю я эту жизнь!

- Не говори со мной так.

- Да пойми ты! Танюха чистая, честная… Это не шалава какая-то, не воровайка… Она другая совсем! Не нашего круга!

- Порох, я завязываю с блатной жизнью.

- Не смеши меня.

- Обещаю.

- Ты не сможешь!

- Но ты ведь смог. Геологом стал. В экспедиции ходишь. Вот и возьмёшь меня в ученики.

Порох смутился. Лицо его сморщилось, глазки забегали, он отвернулся.

- Так что, Порох? Может, попробуем пожить одной дружной семьёй?

Порох продемонстрировал полное равнодушие.

- Да мне-то что, - буркнул он в ответ. – Пусть Танюха решает. В конце концов… Ей жить.

- Чего ж так печально?

- Знаешь, что я тебе скажу…

Но договорить он не успел, так как в этот момент со старческим скрипом отворилась калитка и во двор вошёл Привоз.

Привоз был хорош: походка вразвалочку, руки спрятаны в «скулах», во рту дымится папироска, на затылке чудом держится модная кепчонка-восьмиклинка. Прямо хоть сейчас портрет с него пиши.

За Привозом следом семенил однорукий седой мужчина. Я его не знал. А может, просто не помнил?

Приблизившись к нам, Привоз, словно мы и не расставались вовсе, без всякого приветствия сообщил:

- Значит так, босяки, дело в следующем! Есть такая наколка, о которой вы даже мечтать боялись во избежание головокружения. Провернув это дельце, мы обеспечим себя на всю оставшуюся жизнь, а жить с такими деньгами можно будет долго и до пошлости счастливо. Упускать такой шанс глупо, уж лучше бы мы вообще тогда не покидали маминой…утробы.

- Ты какого хрена сюда припёрся? – сдержанно возмутился Порох.

Привоз внимательно заглянул каждому в лицо и на пластилиновой своей физиономии смешно изобразил крайнюю степень недоумения.

- Я шо, - воскликнул он, - незаметно для себя перешёл на совершенно не знакомый мине японский язык? А мине казалось, я выражаю свои неглубокие мысли как обычно, по-русски.

Порох не нашёлся что ответить, да к тому же любопытство профессионального преступника взяло вверх.

- Что за дело? Можешь поконкретней?

- Позвольте для начала представить вам вот энтого жонглёра! – Привоз приобнял однорукого. – Сачок! Прошу любить и жаловать!

Мы по очереди пожали молчаливому Сачку его единственную руку. Рукопожатие было крепким.

- Сачок, - глухо представился он.

- Порох.

- Угрюмый. Степан.

- Вы слышали о банде Стоса? – спросил Привоз.