Читаем Сухэ-Батор полностью

…Конь поднялся на перевал Манхайдай. Крутой высокий перевал, покрытый снегом. Белые космы тумана тянулись по ущельям. Алели снега в лучах утреннего солнца. Сухэ-Батор увидел Монголию с высоты орлиного полета. Его конь разгребал копытом снег, а он не мог оторвать взгляда от развернувшейся картины. Каменистыми откосами уходили в небо отроги Хэнгэйского хребта. Внизу была тайга, темно-зеленая, мрачная. А на севере — снежные гольцы со скалистыми ребрами. В глубокой котловине виднелась одинокая юрта, поблизости паслись лошади.

Сухэ-Батор глядел на север. Половина пути пройдена. Еще три дня — и он увидит землю свободной России.

Река Иро впадает в правый приток Орхона. Реки преграждали путь. На ту сторону можно было переправиться или на пароме, или пустить коня вплавь в ледяную воду. Долина Иро была густо населена. Здесь занимались земледелием. Сухэ-Батор сперва намечал заехать в русскую деревню Карнаковку, но потом раздумал, заметив на дороге всадников. Это был китайский разъезд. И хотя стояла ночь, Сухэ-Батора заметили. Он погнал коня в заросли можжевельника. Позади грохнул выстрел. На полном скаку конь влетел в воду и, сразу же потеряв под ногами дно, поплыл. Сухэ-Батора обожгло холодом. Течение сносило вниз, туда, где бурлил Орхон. Вскоре конь выбрался на песок. Сухэ-Батор прислушался: погони не было. Да и кому из китайских солдат охота ночью лезть в холодную воду. Выстрелили, по-видимому, «для порядка». Одежда вымокла, но обсушиться было негде. В гутулах хлюпала вода.

На север, на север!.. Так и не удалось повстречаться с верным другом Пунцуком, отдохнуть денек в его гостеприимной юрте. Начинался самый ответственный участок пути, самый опасный. Давно съеден тарак, кончилось сушеное мясо, а заезжать в юрты теперь безрассудно.

Страдая от голода и холода, на седьмые сутки Сухэ-Батор выбрался к монгольско-русской границе. Он был измучен до крайности, едва держался в седле. Сизое утро застало его на вершине сопки. Отсюда открывался широкий обзор во все стороны. Не-расседланный конь стоял за огромной каменной глыбой. Сухэ-Батор лежал на вершине. Сердце колотилось от волнения.

Сквозь дымку проступали очертания высокого здания с золотым куполом. Русский храм — собор. В стороне еще две церкви. Двухэтажные каменные дома. Русская Кяхта и Троицкосавск… Город расположен в котловине. Кяхта — бывшая купеческая слобода Троицкосавска. А по эту сторону границы — монгольская Кяхта: Маймачен. В монгольской Кяхте солдаты Сюй Шу-чжена, а в версте — советская власть… Если подойти ближе, то можно будет увидеть красные флаги. Днем подходить нельзя, хотя до таинственной черты, разделяющей два мира, рукой подать.

Сухэ-Батор едва дождался темноты. Он решил перейти границу западнее Кяхты. Над дальней сопкой поднялась красная луна. Он был на самой границе. Остро пахло полынью. Конь двигался бесшумно, прижав уши. Внезапно он захрапел. Из-за бугра вынырнули два всадника. Один из них что-то закричал. Сухэ-Батор ударил коня ташюром. Путь на ту сторону был отрезан. Ночную тишину раскололи выстрелы. Конь взвился на дыбы. Откуда-то появились еще несколько всадников. Пуля сбила малахай с головы Сухэ-Батора. Он был совсем безоружен и не мог отбиваться от наседающих врагов. Спасение было в отступлении. Он гнал коня к речке Киран. Там в сосновом бору можно укрыться, запутать след.

В ту ночь ему удалось уйти от погони. Целый день отлеживался он в сосновом бору. А в это время весь маймаченский гарнизон был: поднят на ноги. Границу с красной Россией солдаты Сюй Шу-чжена охраняли бдительно. Засады, разъезды, заслоны встречались чуть ли не на каждом шагу. И этого не знал Сухэ-Батор. Об этом он мог лишь догадываться. Но в своем стремлении как можно скорее попасть в Россию он пренебрег смертельной опасностью. Россия казалась легко достижимой. Ему думалось, что встреча с разъездом — дело случайное. Он чего-то не учел, поторопился. И все же он ошибался. В то время легче было верблюду пролезть сквозь, игольное ушко, нежели монголу или русскому перебраться через границу. Вся пограничная полоса кишела солдатами. Останавливали каждого, тщательно обыскивали. Стреляли без предупреждения. Это был огневой заслон.

С нечеловеческой настойчивостью, изнуренный длительным переходом и голодом, Сухэ-Батор старался прорваться через границу. Еще два раза его обстреляли. Но он предпринял и четвертую попытку. А кольцо вокруг него уже сомкнулось. Солдаты рыскали по лощинам, оцепили сосновый бор. Все дороги были перерезаны.

Кружилась голова. Вот уже три дня он ничего не ел. Иногда впадал в забытье. Тогда мерещились котлы с жирной бараниной. Но когда послышалось конское ржание, он поднялся на ноги, схватил толстый сук. На поляне показался бурят. Он безбоязненно направился к Сухэ-Батору, оглядел с ног до головы. Вынул из-за широкого голенища гутула узелок, развернул его — это было вареное мясо. Но Сухэ-Батор не торопился притронуться к пище.

— Кто ты, достойный? — спросил он.

Бурят; усмехнулся:

Перейти на страницу:

Все книги серии Жизнь замечательных людей

Газзаев
Газзаев

Имя Валерия Газзаева хорошо известно миллионам любителей футбола. Завершив карьеру футболиста, талантливый нападающий середины семидесятых — восьмидесятых годов связал свою дальнейшую жизнь с одной из самых трудных спортивных профессий, стал футбольным тренером. Беззаветно преданный своему делу, он смог добиться выдающихся успехов и получил широкое признание не только в нашей стране, но и за рубежом.Жизненный путь, который прошел герой книги Анатолия Житнухина, отмечен не только спортивными победами, но и горечью тяжелых поражений, драматическими поворотами в судьбе. Он предстает перед читателем как яркая и неординарная личность, как человек, верный и надежный в жизни, способный до конца отстаивать свои цели и принципы.Книга рассчитана на широкий круг читателей.

Анатолий Житнухин , Анатолий Петрович Житнухин

Биографии и Мемуары / Документальное
Пришвин, или Гений жизни: Биографическое повествование
Пришвин, или Гений жизни: Биографическое повествование

Жизнь Михаила Пришвина, нерадивого и дерзкого ученика, изгнанного из елецкой гимназии по докладу его учителя В.В. Розанова, неуверенного в себе юноши, марксиста, угодившего в тюрьму за революционные взгляды, студента Лейпцигского университета, писателя-натуралиста и исследователя сектантства, заслужившего снисходительное внимание З.Н. Гиппиус, Д.С. Мережковского и А.А. Блока, деревенского жителя, сказавшего немало горьких слов о русской деревне и мужиках, наконец, обласканного властями орденоносца, столь же интересна и многокрасочна, сколь глубоки и многозначны его мысли о ней. Писатель посвятил свою жизнь поискам счастья, он и книги свои писал о счастье — и жизнь его не обманула.Это первая подробная биография Пришвина, написанная писателем и литературоведом Алексеем Варламовым. Автор показывает своего героя во всей сложности его характера и судьбы, снимая хрестоматийный глянец с удивительной жизни одного из крупнейших русских мыслителей XX века.

Алексей Николаевич Варламов

Биографии и Мемуары / Документальное
Валентин Серов
Валентин Серов

Широкое привлечение редких архивных документов, уникальной семейной переписки Серовых, редко цитируемых воспоминаний современников художника позволило автору создать жизнеописание одного из ярчайших мастеров Серебряного века Валентина Александровича Серова. Ученик Репина и Чистякова, Серов прославился как непревзойденный мастер глубоко психологического портрета. В своем творчестве Серов отразил и внешний блеск рубежа XIX–XX веков и нараставшие в то время социальные коллизии, приведшие страну на край пропасти. Художник создал замечательную портретную галерею всемирно известных современников – Шаляпина, Римского-Корсакова, Чехова, Дягилева, Ермоловой, Станиславского, передав таким образом их мощные творческие импульсы в грядущий век.

Аркадий Иванович Кудря , Вера Алексеевна Смирнова-Ракитина , Екатерина Михайловна Алленова , Игорь Эммануилович Грабарь , Марк Исаевич Копшицер

Биографии и Мемуары / Живопись, альбомы, иллюстрированные каталоги / Прочее / Изобразительное искусство, фотография / Документальное

Похожие книги

Николай II
Николай II

«Я начал читать… Это был шок: вся чудовищная ночь 17 июля, расстрел, двухдневная возня с трупами были обстоятельно и бесстрастно изложены… Апокалипсис, записанный очевидцем! Документ не был подписан, но одна из машинописных копий была выправлена от руки. И в конце документа (также от руки) был приписан страшный адрес – место могилы, где после расстрела были тайно захоронены трупы Царской Семьи…»Уникальное художественно-историческое исследование жизни последнего русского царя основано на редких, ранее не публиковавшихся архивных документах. В книгу вошли отрывки из дневников Николая и членов его семьи, переписка царя и царицы, доклады министров и военачальников, дипломатическая почта и донесения разведки. Последние месяцы жизни царской семьи и обстоятельства ее гибели расписаны по дням, а ночь убийства – почти поминутно. Досконально прослежены судьбы участников трагедии: родственников царя, его свиты, тех, кто отдал приказ об убийстве, и непосредственных исполнителей.

А Ф Кони , Марк Ферро , Сергей Львович Фирсов , Эдвард Радзинский , Эдвард Станиславович Радзинский , Элизабет Хереш

Биографии и Мемуары / Публицистика / История / Проза / Историческая проза
Третий звонок
Третий звонок

В этой книге Михаил Козаков рассказывает о крутом повороте судьбы – своем переезде в Тель-Авив, о работе и жизни там, о возвращении в Россию…Израиль подарил незабываемый творческий опыт – играть на сцене и ставить спектакли на иврите. Там же актер преподавал в театральной студии Нисона Натива, создал «Русскую антрепризу Михаила Козакова» и, конечно, вел дневники.«Работа – это лекарство от всех бед. Я отдыхать не очень умею, не знаю, как это делается, но я сам выбрал себе такой путь». Когда он вернулся на родину, сбылись мечты сыграть шекспировских Шейлока и Лира, снять новые телефильмы, поставить театральные и музыкально-поэтические спектакли.Книга «Третий звонок» не подведение итогов: «После третьего звонка для меня начинается момент истины: я выхожу на сцену…»В 2011 году Михаила Козакова не стало. Но его размышления и воспоминания всегда будут жить на страницах автобиографической книги.

Карина Саркисьянц , Михаил Михайлович Козаков

Биографии и Мемуары / Театр / Психология / Образование и наука / Документальное