Сухово-Кобылин. Роман-расследование о судьбе и уголовном деле русского драматурга

Сам Александр Васильевич спустя много лет после того страшного дня, когда он, сидя в тюрьме под стражей, объятый безмолвным ужасом, читал подробное описание зверских увечий на дорогом ему теле, согревавшем его своим теплом и нежностью, — спустя много лет, когда уже гнили в могилах кости следователей и частных приставов, обложивших его капканами неотразимых улик, когда уже сгинули с лица земли травившие его прокуроры, губернаторы и министры, которых он пережил, отмеченный редкостным долголетием, бравировал перед журналистами, бравшими у него интервью:

— У меня было дело, длинное запутанное дело, которое стоило мне немало денег и здоровья. Меня завлекли в чиновничью клоповню и хотели съесть живьем. Да, видно, не по зубам я им пришелся: мы, Кобылины, живучий род. Срок свой я отсидел и дело выиграл.

* * *

Вечером 7 ноября, в тот день, когда исчезла Луиза, Александр Васильевич находился на балу в доме Надежды Нарышкиной. Там он остался ужинать.

— Домой я возвратился часу во втором пополуночи, — показывал он на допросе. — Не застав никого, раздет был камердинером и лег спать. В наружности камердинера ничего особенного не заметил, впрочем, и внимания на него не обращал. Возвратясь домой, я нашел у себя на туалетном столике весьма малую записку от Симон-Деманш, в которой она сообщала мне, что для расхода у нее осталось мало денег, и в то же время в коротких словах упоминала, что давно меня не видала, а потому, вынув из кошелька три российских полуимпериала, каковая сумма полагалась обычно на провизию, я приказал камердинеру наутро восьмого числа вместе с запискою доставить их ей. Сколько могу я припомнить, отправился я на вечер и возвратился пешком, ибо мои лошади были заняты сестрами, а извозчика я в этот вечер не нанимал. На вечер к Нарышкиным отправился я в восьмом часу или девятого четверть.

Утром 8 ноября камердинер Макар Лукьянов, исполняя приказание Сухово-Кобылина, отправился в Брюсов переулок с тремя полуимпериалами и запиской.

— Но как я барыню не застал, — объяснялся он в Мясницкой части, — то и возвратился с оными назад. Деньги и записку вернул барину, сказав, что Деманш дома нету со вчерашнего дня.

— И ударил в меня гром на Михайлов день! Нет моей милой Луизы! Так ли?.. Верно ли?.. Не ошибаюсь ли?..

И Александр Васильевич разрыдался на глазах у своего верного слуги, а тот возьми и покажи на следствии:

— Барин мой был в смущенном виде, плакал и говорил: «Верно, Деманш убита».

Сам не свой полетел Александр Васильевич в Брюсов переулок. Там он нашел только слуг.

— Где она?!

— Не можем знать, барин. Отлучилась из квартиры седьмого ноября в десятом часу вечера, а куда, не сказывала, да только пошла в теплом салопе и свечей не велела гасить, говорила, что скоро вернется.

— Галактион!! Скачи мигом в Хорошево к Киберам, и чтоб без барыни не возвращался!

— Воля твоя, барин, да только нет ее там.

— А ты почем знаешь, мерзавец? Убью! Делай, что тебе велено!

Отослав Галактиона к Киберам, Александр Васильевич взял сани Симон-Деманш и продолжал поиски француженки с таким отчаянием, что сразу же навлек на себя подозрение. В продолжение этого дня он несколько раз приезжал на квартиру Деманш с зятем своим Петрово-Соловово и поручиком Сушковым. Его слезы, возбуждение, беспокойство, а главное, предположение о том, что Деманш нет в живых, вызывали недоумение у всех, кто его видел в этот день.

— В первый раз пришел он на квартиру к Деманш часу в восьмом утра. Барин же мой до восьмого числа никогда так рано в квартиру Деманш не хаживал, — отвечала на вопросы следователей Аграфена Кашкина, — а хотя и приходил по утрам, но не раньше одиннадцати часов. Деманш езжала гащивать в Хорошево часто и была там дня по два и по три, но барин мой никогда никакой тревоги об отлучке ее не показывал и не разыскивал ее, а ограничивался одним только спросом: где она? Не посылал никогда туда дознавать.

Вслед за горничной камердинер Лукьянов утверждал:

— В прежнее время Сухово-Кобылин никогда не был встревожен об отлучке Деманш.

И все слуги, как сговорились, твердили одно и то же: барин впервые был так обеспокоен пропажей Луизы, которая, как явствует из показаний, часто без предупреждения уезжала из Москвы в деревню или на дачу.

Что ж, и это улика. Всякое лыко в строку, а строку в дело.

«Сухово-Кобылин часу в 8-м 8 числа, то есть часа через три по совершении убийства, — писал в обвинительной резолюции обер-прокурор Лебедев, особо подчеркивая последние слова, — приходил в квартиру отыскивать следы убитой Деманш и продолжал поиски с таким усердием, с такой тоскливостью и нетерпением, что в течение этого дня и ночи приезжал на квартиру раз шесть и оставался там по нескольку часов».