Сухово-Кобылин. Роман-расследование о судьбе и уголовном деле русского драматурга

«1850 года ноября 15 был я обольщен господином частным приставом Хотинским, который мне показывал собственноручное письмо господина моего, Сухово-Кобылина; в одном письме он писал, чтобы я принял на себя участие в убийстве Деманш, за что обещал мне вечную свободу и отпускную со всем моим семейством, сверх того денег 1050 рублей ассигнациями, и притом писал мне, что скоро будет манифест».

В конце «рукоприкладства» с точностью до последнего слова повторялось обращение Егорова: «Не имея более ничего… жертва случая».

Аграфена Кашкина в своем «рукоприкладстве» настаивала, что она не видела Симон-Деманш после того, как та ушла из дома в десятом часу вечера. «Что же показано было мною при следствии, что она убита Егоровым и Козминым в спальне, — сообщала горничная, — то я сознаюсь как перед Богом, велел мне так говорить барин Александр Васильевич. 8 числа ноября того года, придя к нам утром, он обещал награду и защиту». И следом та же формула: «Не имея более ничего… жертва случая». Идентичной формулой заканчивалось «рукоприкладство» Пелагеи Алексеевой, которую барин, обещая ей награду, «научил, как показывать следствию».

В конце ноября по предписанию Сената был арестован в Москве частный пристав Стерлигов. На 18 декабря 1852 года было назначено слушание дела в Петербурге, в первом отделении шестого департамента Правительствующего сената. Арест Сухово-Кобылина было решено отложить до окончательного решения дела на этом заседании.

ГЛАВА ПЯТАЯ

Доброта может иметь место в личных пожертвованиях, но не в действиях власти, принадлежащей месту, а не лицу.

«Записки» сенатора К. Н. Лебедева

В ноябре 1852 года Александр Васильевич, нарушив условия подписки, выехал из Москвы в Петербург. Он ехал на встречу с обер-прокурором Кастором Никифоровичем Лебедевым, з руках которого теперь находилось его дело — его судьба, свобода и честь. Он уже кое-что разузнал о Лебедеве. Он узнал, что именно он, Лебедев, красноречивейший из прокуроров, человек весьма представительный, с великолепно расчесанными бакенбардами и хорошо поставленным голосом, готовит заключение для Сената и что всё зависит от того, какое направление он даст делу в этом своем заключении на заседании 18 декабря. Узнал он также и то, что к Кастору Никифоровичу «с пустыми руками не ездят». И потому, отправляясь в дорогу, он запасся билетом Опекунского совета в десять тысяч рублей серебром — билетом, которому суждено было расстроить органы пищеварения обер-прокурора…

Кастор Никифорович не удивился, когда доверенные лица сообщили ему, что отставной титулярный советник Сухово-Кобылин ищет с ним встречи тет-а-тет. Он ждал этой встречи весь год, с того самого дня, когда в Сенат поступили «рукоприкладства» дворовых, содержащие не только отречение подсудимых, но и прямое указание на то, что Сухово-Кобылин подкупом принудил их сознаться в убийстве Деманш. И хотя писем, о которых говорилось в «рукоприкладствах» Егорова и Козмина, следствием не было найдено, а частные приставы Стерлигов и Хотинский на допросах упорно отрицали свое участие в подкупе, показания четырех свидетелей в совокупности с другими материалами следствия давали обер-прокурору возможность делать самые смелые заключения относительно причастности Сухово-Кобылина к убийству его любовницы. Догадывался Кастор Никифорович и о том, что титулярный советник явится к нему не с надеждами на доброту власти, но с добротою в собственном сердце, эффективность воздействия которой на суровую государственную десницу будет определяться суммой «личного пожертвования» в пользу обер-прокурорского места, занимаемого им, Кастором Никифоровичем.

За несколько дней до встречи, назначенной в его кабинете, Кастор Никифорович уединился и, обложившись увесистыми томами Свода законов, не доверяя сенатским писарям, собственноручно составил «Записку по делу об убийстве купчихи Симон-Деманш». Это был особенный, предназначенный исключительно для личного пользования вариант его резолюции. Кастор Никифорович был опытным и прозорливым чиновником, и о крутом характере Сухово-Кобылина он был наслышан.

— Азартный человек — опасен. Если взять, алела ему не сделать — он, пожалуй, скандал сделает.

«Дело», действие третье, явление XIII